О чем они мечтали

— Да, поздновато! Можно кончать. Ладно, в другой раз… и тогда откроюсь тебе весь… до самого последнего атома. И ты узнаешь, что я за творение. Впрочем, вряд ли… Придется с этим повременить… Весь открыться смогу, наверно, не раньше, чем войду в большую литературу. Тогда мне будет ничего не страшно! Итак, на сей раз хватит! Варенька! Сколько с нас? — весело, но негромко спросил он.

Девушка подошла, вынула бумажку, стала подсчитывать. Ершов положил на стол тридцатку. Жихарев, скомкав, сунул деньги ему в верхний карман пиджака.

— Могу ли я дозволить, чтобы ты платил? Ты, который спас мою презренную жизнь от утопления? Варюша, знаешь, я чуть не того… Вот мой спаситель! Не он — быть бы тебе сиротой! Утонул бы я в какой-то паршивой заводи. Хорош конец для поэта! «И в распухнувшее тело раки черные впились!» — Жихарев встал. — Вперед, Алеша! Вальпургиева ночь только начинается! — Он подал девушке свернутую зеленоватую бумажку. — Без сдачи.

— Куда — вперед? — положив локти на стол, приглушенно, с каким-то странным придыханием спросил Ершов. Теперь он окончательно убедился, что с каждой минутой все сильней пьянеет. Уже стены ресторана странно дрожали, как полевая даль в жаркий день, словно он видел их из окна быстро мчавшегося поезда, и лица людей за столами маячили, расплывались, как в голубом тумане. — Никуда я не пойду и никуда не поеду, — вдруг решительно отрезал он. — И насчет моих стихов — все ерунда! Ты напрасно расточал мне похвалы! Меня этим не проведешь, нет! Дождусь утра — и домой!

— Что с тобой, Алеша? — с тревожным удивлением спросил Жихарев, стоя возле своего стула. — Ты определенно того! — Он покрутил пальцем около своего потного большого лба. — Как же это можно? И почему внезапно такое решение?

— Не с чем мне идти на твой областной Парнас, — с горечью проговорил Ершов, бездумно глядя посоловевшими глазами на тарелку с недоеденной индейкой. — И все тетрадки мои — в печку, в печку! — Он вытянул свою длинную руку и стукнул кулаком по столу. Тарелки, ножи, вилки задребезжали. — Учиться мне нужно, вот что! Неуч я, Митрофанушка! Не учился, а женился, осел!

Жихарев положил свою руку на плечо Ершова, иронически скривив губы, негромко произнес:

— Понятно! Переоценил я твои возможности. Малоопытен ты и хватил лишку. Факт! Но ничего! До завтра проспишься. Во всяком случае, в Даниловку твою тебе торопиться незачем. Есть отпуск. Идем. Поговорим в другом месте.

Ершов встал, слегка качнулся, Жихарев заботливо поддержал его. Сопровождаемые веселыми взглядами пассажиров и сочувственной улыбкой Вареньки, приятели медленно направились к двери, осторожно, но не весьма удачно лавируя между столами, — оба высокие, плечистые, светловолосые.

На площади друзья остановились.

— Куда ты собирался меня вести? — покачиваясь, строго спросил Ершов.

— Не шуми! — тихо проговорил Жихарев. — Ночевать-то где-то нам с тобой надо? У меня нельзя. Тем более в таком неудобоприемлемом виде. Жена — ведьма, тесть — нильский крокодил. И они нас с тобой слопают сырьем. Определенно. Не соля и не поджаривая. Обязательно. А потому — поедем к девочкам.

— К каким таким девочкам?

— Девочки славные, молоденькие, жизнерадостные, вроде Вареньки. Неплохая ведь? Это моя симпатия. Ну и другие не хуже. У меня с ними давнишняя дружба. Они примут нас с удовольствием и… распростертыми объятиями!

Ершов отстранился от Жихарева.

— За такие фокусы, Георгий, тебя бить надо! — погрозив пальцем, мрачно сказал он, потом обеими руками вдруг вцепился в борта пиджака приятеля. — Жену ругаешь, а сам? И меня совращаешь! Ты эту петрушку брось! Не то я тебя раньше твоего тестя по самую шляпу в землю вгоню! Вот как стукну по кумполу — и крышка тебе! Мне это очень просто. Я свинства всякого не выношу. И убирайся ты от меня ко всем чертям!

Он сердито толкнул Жихарева в грудь, выпустив из рук борта пиджака. Жихарев колыхнулся, едва устояв на ногах.

— Ты что, Алеша! — перепуганно пролепетал он. — Ты неправильно меня понял. Успокойся, пожалуйста, а то нас с тобой заберут в милицию.

— Очень даже правильно я тебя понимаю! И не пугай меня милицией. «Розовые лица, револьвер желт… Моя милиция меня бережет!» Ясно? И ступай ты к дьяволу вместе со своими девчонками. Пойду в Дом колхозника. А утром уеду. Никаких парнасов! Никаких девчонок! К черту, слышишь, к черту! — возмущенно закричал вдруг Ершов на всю площадь.

Подошел милиционер, щелкнул каблуками, взял под козырек.

— В чем дело, граждане?

— Он меня соблазняет! — покачиваясь, доверительно пробормотал Ершов, показывая на Жихарева. — А я не желаю… Ни на Парнас, ни к девкам! Никуда! Хочу в Дом колхозника.

— Помоги, Валерка! — обратился Жихарев к милиционеру, оказавшемуся знакомым ему. — Парень хороший, но немножко перебрал.

— И ничего не перебрал! — не соглашался Ершов. — Врет он! Я все вижу и все понимаю! «Моя милиция меня бережет…»

Милиционер махнул рукой в сторону вокзала. Оттуда двинулась машина, подкатила впритирку к Ершову и Жихареву.

— Прошу! — пригласил милиционер, одной рукой приоткрывая дверцу кабины, другой опять беря под козырек.