О чем они мечтали

Не прошло и полчаса, графин поэты осушили. Варя, очевидно следившая за ними издали, незамедлительно подала второй, принесла две порции жареной индейки. Все это она делала по личному соображению, вероятно зная, что означает для Жихарева подать «по второму разряду». Сам он каждый раз, когда она что-либо приносила, оживленно благодарил ее. Полное раскрасневшееся лицо его покрылось бисерными капельками пота, и он поминутно вытирался носовым платком.

Ершов не был большим охотником до выпивки и еды, однако на первых порах старался по возможности не отставать из боязни показаться смешным провинциалом.

— Друг, Алеша! — восторженно, словно декламируя, говорил Жихарев. — Я рад, что так замечательно получилось, что познакомился с тобой, с твоими тетрадками. Хорошо ты пишешь, ей-богу! И вот мы сидим теперь, беседуем… и не подозреваем, что, может быть, это исторический момент не только в нашей личной жизни, а и в советской литературе! — И он по-ораторски выбрасывал вперед свою большую с пухловатыми пальцами руку.

— Ну, ну! Ты потише! Не заносись слишком, — с усмешкой осадил его Ершов. — При чем тут история?

— История, брат, женщина умная! — не унимался Жихарев. — И она всегда за тех, кто дерзко и смело творит ее, а не плывет по течению. — Он ухватился за нож с вилкой и стал разрезать мясо на тарелке. — И мы тоже будем смело творить историю… но не вообще, а нашу с тобой историю! Полюбил я тебя, по душе ты мне пришелся! Может, потому, что спас меня? У нас с тобой теперь дружба на вечные времена. Не веришь? В письмах, дескать, раздраконивал, а теперь хвалишь. Алеша, друг! — Жихарев бросил вилку и нож, круто повернулся к Ершову и с размаху хлопнул его по плечу. — Во-первых, до тетрадок твоих не знал, кто ты и на что способен. Пришлешь пару, тройку стихов… Что по ним можно узнать? И присылал ты, прямо скажу, не лучшие. Во-вторых, я был несправедлив. И ты меня прости великодушно. Простишь?

— О чем толковать? — смущенно ответил Ершов. — Бог тебя простит, как говаривала моя бабушка.

Человеку молчаливому и немного флегматичному, Ершову была непонятна восторженность, возбужденная говорливость Жихарева без видимой основательной причины.

— Но почему ты не прислал свои тетрадки? — с горечью искреннего сожаления продолжал Жихарев. — Не решался? Вижу. Ты скромный. Но скромным быть в нашем деле нельзя. Затрут. Затуркают! Сомнут!

— С хорошими стихами не затуркают и не сомнут, — с холодком возразил Ершов.

— Эх, друг Алеша! Ты очень мало знаешь! Кто понимает — хороши стихи или плохи? У нас в редакции, например, таких не вижу! Им подавай «Гром победы раздавайся!». Приемлют только оды! А если лирика — не чувствуют. Застряли, чудаки, на державинском периоде, не доросли до пушкинского! И не дорастут! — Жихарев безнадежно махнул рукой, повторил: — Не дорастут! И леший с ними! Надоели они мне, обрыдли! Но что поделаешь! Пить-есть надо! Маленькая, но семья! Умудрил господь жениться! А жениться нашему брату поэту нельзя, пока не выбился на большую дорогу. Книжку вот издал, а денежки конфисковали!

— Как это? Почему? — удивился Ершов. — Разве у нас бывает так?

— Ты подумал — власть конфисковала? Нет! Жена, тесть, теща, чтоб им пусто было! Чтоб им сдохнуть! Костюм справили мне — и все! Слов нет, костюм приличный. И все же они кровопийцы мои! И тесть, и теща, и жена… Она с ними заодно. А я у них батрак! Но довольно! Скоро я им спою: «Прощайте, ласковые взоры!..» В Москву, в Москву! Не хуже чеховских сестер, хочу в Москву. Вырвусь и на всех наплюю: на жену, на тестя, на редактора и даже на милого Лубкова! Кроме тебя, конечно. Тебя — с собой! Мы на пару. Рука об руку — в большую литературу! Ведь только там, в столице, можно по-настоящему развить ум и талант. Правда? Или ты не согласен со мной?

— Не согласен. — Ершов выпрямился, сосредоточенно посмотрел на Жихарева. — Не согласен! — И резко махнул рукой.

— Ну, ты в этих вопросах еще новичок! После поймешь. Мы не сразу в Москву. Начнем с области. О книжке, которую я тебе дал, в «Литературном обозрении» напечатали хорошую рецензию. Ты думаешь, прямо так и напечатали? Дружок у меня в Москве, вместе учились, вот он и написал. Скоро будет и вторая! А две книжки — это уже капитал! У меня теперь забота: издать твои стихи. Издадим! — уверенно воскликнул Жихарев. — Завтра мы повергнем в изумление редактора альманаха товарища Лубкова. Ты его не знаешь? Занятная личность! Отчаянный любитель открывать таланты. Он в тебя обязательно вцепится как клещ! Образования у него маловато. Выдвиженец из рабочих. Но чутья не лишен. И если ты ему понравишься — это все! С ним в издательстве и даже в обкоме партии считаются. И надо правду сказать, в литературе он кое-что смыслит.

2

В зале давно уже зажгли огни. За окнами посинело. Обе стрелки часов, висевших над входом в ресторан, подвигались к римской цифре XI.