О чем они мечтали

Свиридов вспомнил, что собирался съездить в тракторную бригаду, работавшую на поле соседнего колхоза, да так и не собрался. Жаль! Говорят, поссорились трактористы, а Крутояров ушел в Александровку. Что у них там, чего не поделили? Не из-за них ли и в райком зовут? Пожалуй, надо заехать к директору МТС, он, наверно, в курсе, а то спросит Демин — Свиридову и сказать нечего.

МТС была на въезде в Александровку. Зазнобин обрадовался Свиридову:

— Кстати, Ульяныч, кстати! А я хотел только что к тебе, — Зазнобин протянул ему большую, не совсем чистую руку, вернее, недостаточно отмытую: видать, он покопался уже в какой-то машине, по своей всегдашней привычке. — Садись! Как у тебя дела?

— Дела идут! — бодро ответил Свиридов, присаживаясь на стул.

— Слыхал, слыхал! В передовые выбился. Говори спасибо: бригадку я тебе подобрал — во! — Иван Федосеевич приподнял руку с оттопыренным большим пальцем.

— Это верно. Спасибо. Только напоследки чегой-то они перессорились.

— Кто?

— Да трактористы твои.

— Почему мои? Они и твои!

— Ну, ты-то больше за них отвечаешь!

Полное рябоватое лицо Зазнобина с синими крапинками — следы многолетней работы в шахтах Донбасса — расплылось в улыбке, ноздри бесформенного крупного носа, напоминавшего непомерно разросшуюся спелую мичуринскую клубничину, расширились, в маленьких, цвета кедрового ореха глазках замелькали хитроватые искорки.

— На директора МТС хочешь все свалить?

— Ни на кого не хочу валить. Заехал узнать, в чем там дело, может, ты в курсе. Я не успел выяснить.

— Ах, выяснить! — иронически усмехнулся Зазнобин. — Но это, дружок, тоже непорядок: отправил в другой колхоз бригаду — и думать об ней забыл. Не поинтересовался даже, как они там, чем их кормят…

— Да некогда все… Делов, сам знаешь, невпроворот.

— А у меня меньше твоего делов?

— Ну, не томи, чего у них там? Ты был же в бригаде?

Иван Федосеевич откинулся на спинку кресла, весело посмотрел на Свиридова:

— Ага, испугался! То-то! Ну, успокойся. Ничего там нет. Никакой ссоры. Чтобы у меня трактористы ссорились… Да я их, сукиных котов… Ни в жизнь не позволю! У меня, браток, коллектив дружный, сплоченный, не то что твои… У тебя вон Кульков да Травушкин зрить друг друга не могут…

— А тебе откуда известно?

— Слухом земля полнится.

— Не всякому слуху верь. Ты все-таки скажи: чего же Илью Крутоярова перевел в Александровку?

— Надо — вот и перевел. Ты в претензии? — Медвежьи глазки Ивана Федосеевича по-прежнему сияли хитрецой, — А если и поссорились ребята, скажу так: звонить об этом не нам с тобой. Люди молодые, вспыльчивые… сегодня поссорятся, завтра помирятся. Жалко тебе Крутоярова… работник хороший… Верно, парень сознательный… но взамен послан не хуже. Так что ты не волнуйся.

— Волноваться чего же? Еду вот к Алексан Егорычу… срочно что-то вызвал. Я и подумал: не из-за ребят ли? Дай, мол, спрошу у Федосеича, в чем там дело.

Глазки Ивана Федосеевича утонули между густыми лохматыми бровями и набухшими щеками, на которых еще резче выступили синие точечки.

— Не-е! — засмеялся он. — Наверняка не из-за ребят. Об этом Алексан Егорыч не знает и знать не будет. И ты молчи… Чую, браток, чегой-то ты сам начепушил. Понапрасну он не вызывает!

— Чего же я мог начепушить? — пожал плечами Свиридов. — Ничего за собой не чувствую.

— Може, водочки где лишнего хватил? Алексан Егорыч не любит этого, страсть!

Теперь у Ивана Федосеевича от смеха совсем одни узкие светящиеся щелки остались на месте глаз. Свиридов серьезно покрутил головой:

— Того не было. В горячую пору почти не потребляю.

— Почти! Знаем мы это «почти»! — смеялся Зазнобин. — Небось с кузнецами рыбу ловил… вот под рыбку и трахнул.

— Да говорю — не трахал. А если бы и было чего — откуда Алексан Егорычу знать?

— Э-эх! — Иван Федосеевич присвистнул. — Найдутся такие — живо передадут по беспроволочному телеграфу. Со мной за весну уже дважды было… Выпьешь ну самую малость… так, для аппетиту… А он вызывает: «Чегой-то, спрашивает, у вас нос такой?» — «Какой, мол, нос? Обыкновенный». — «Где же, говорит, обыкновенный! Красный, как помидор. Почему он такой у вас?» — «Родителей, отвечаю, спросить надо». — «Вы, говорит, на родителей свои грехи не сваливайте! Водочкой злоупотребляете, богу Бахусу молебны служите». — «Сплетня, говорю, Алексан Егорыч! Неверующий, мол, я и бога такого не знаю, да и церковь у нас не работает»… Вишь, наплели чего на меня-то. Гляди, и на тебя так-то.

— Не боюсь, — уверенно сказал Свиридов. — В выпивке эту весну не грешен.

— Тем лучше! Тем лучше! — облегченно вздохнул Зазнобин. — А то Алексан Егорыч мораль тебе прочитает. У него это сильно получается. Как начнет пилить, как начнет… сквозь землю провалился бы. — Зазнобин немного помолчал, потом, как бы спохватившись, поспешно добавил: — Чуть не забыл: подпиши-ка актики по твоему колхозу.

Свиридов знал: Иван Федосеевич мужик славный, но пальца ему в рот не клади — и потому от подписи под актами пока уклонился.

— Извини. Неудобно без бригадиров, да и некогда уже… Алексан Егорыч ждет ведь.