О чем они мечтали

В Даниловку Жихарев попал случайно. На редакционном совещании выяснилось, что надо кого-то послать в колхоз «Светлый путь», заканчивавший посевную первым в Александровском районе. Жихарев вспомнил, что в этом колхозе живет некий поэт Ершов, которому он недавно написал довольно резкое письмо. Несправедливо написал, по настроению. В Ершове он чувствовал что-то необычное, интересное. Собирался даже извиниться перед ним, но как-то неудобно было. Между тем поэт, видимо, обиделся и молчал. «Поеду посмотрю, что за человек!» — решил он и напросился на командировку.

Перед отъездом он пообещал редактору привезти не только материал о посевной, но и новые стихи поэта Ершова.

— Прелюбопытный чудак! Пишет по старинке, судя по всему — человек в годах, но что-то в нем есть.

— Давай, давай, — сказал редактор. — Только помни: главное для тебя — посевная.

…Когда машина Демина скрылась, Жихарев подсел было к кузнецам, но те встали и молча пошли в кузницу. Обескураженный, он нерешительно поплелся за ними. Ему хотелось поговорить со старым кузнецом.

Половнев и Ершов приступили к работе с таким видом, будто, кроме них, никого тут не было.

Некоторое время Жихарев не без любопытства наблюдал за Ершовым: уж очень сильно и ловко он гвоздил своим тяжелым молотом, расставив циркулем длинные ноги в обтерханных, порыжелых сапогах. От его ударов буквально гудела земля!

Вскоре, однако, он понял, что ни о какой беседе, пока кузнецы работают, не может быть и речи. Улучив момент, когда Половнев, положив деталь в горн, отошел в сторону, Жихарев вежливо спросил:

— Как бы мне найти Ершова Алексея Васильевича? Я обязательно должен повидаться с ним. Он пишет стихи… талантливый, интересный человек… И мне поручено редактором…

Половнев насмешливо посмотрел на Ершова:

— Слышь, Алеша! Оказывается, тебя ищет товарищ! — Подмигнул ему и, обращаясь к Жихареву, весело добавил: — Вот он, Ершов… перед вами!

— Не может быть! — недоверчиво проговорил Жихарев.

— Он, он! — подтвердил Половнев, — Все сходится: и имя, и отчество, и фамилия. И стихи пишет. И вообще, других Ершовых в нашем селе нету.

— Да я и подумать не мог! — теперь уже обрадованно вскричал Жихарев. — Боже ты мой! Вы — в кузнице, с молотом! — и, раскинув длинные руки, с добродушной улыбкой быстро подошел к Ершову, обнял его.

Ершов стоял оцепенев, втайне опасаясь запачкать шикарный дорогой костюм представителя газеты. Слова «талантливый, интересный человек» потрясли его. «Не путает ли он меня с кем-либо? Да нет же! По имени, отчеству назвал!»

Волнующая сила этих слов заключалась в том, что сказаны они были до того, как Жихарев узнал, кто перед ним.

Постепенно преодолевая растерянность и смущение, Ершов, когда представитель газеты наконец выпустил его из объятий, открыто, доверчиво посмотрел на него своими голубыми глазами, ярко блестевшими на измазанном лице. Сложные чувства охватили его: и неподдельная радость встречи с настоящим живым поэтом, стихи которого печатаются в областной газете, и благодарность за ободряющие слова, и в то же время сомнение — тот ли это Жихарев, который писал ему жестокие письма?

Половнев смекнул, что от корреспондента теперь скоро не отделаешься, и отпустил Ершова домой:

— Ступай поговори с товарищем, коли такое дело, заодно и пообедаешь!

2

Председатель правления колхоза «Светлый путь» Дмитрий Ульянович Свиридов разговаривал с огородным бригадиром Плуговым, сидевшим у самого стола в старинном кресле. Длинные темные густые усы совсем закрывали рот бригадира, и казалось, словам нелегко пробиться через такое плотное заграждение. Но когда Плугов говорил, комната наполнялась необычайным гулом. «Ого! Вот это бас! — невольно восхитился Жихарев. — Пожалуй, пооктавистей, чем у Михайлова»[1].

Ершов, представив корреспондента Свиридову и Плугову, заспешил в кузницу, опасаясь, что Петр Филиппович уже давно ждет его. За разговором-то время идет незаметно, а с тех пор, как он с Жихаревым покинул кузню, прошло уже больше двух часов.

Жихарев, поздоровавшись с председателем и бригадиром, отошел к окну и сел на старый венский стул, надсадно и обидчиво скрипнувший под тяжестью его плотного, обширного корпуса.

Непосредственное, хотя и недолгое пока, знакомство с Ершовым обескуражило, повергло его в изумление. Витиеватые письма с архаическими словами, вроде «сей», «каковой», «якобы» и т. п., старомодный стиль стихов с точными размерами и круглый почерк, похожий на почерк Горького, — никак нельзя было предполагать, что Ершов молодой человек. А оказалось, пииту всего двадцать три года, то есть он моложе самого Жихарева. Осечка вышла и насчет грамотности, культурности. Ершов неплохо знал родную литературу, был знаком с западной, читал Гомера, Данте, Мильтона, Шекспира, Бернса, Гёте, Гейне… и в таком объеме, в каком сам Жихарев не читал. На вопрос, где он, живя в селе, доставал такие книги, Ершов ответил, что от помещика осталась уйма книг и все они попали в библиотеку Даниловки. Ну, и новые поступают. Кроме того, он много читал, когда служил в Красной Армии.