О чем поет вереск (СИ)

К полудню стала видна городская стена, за которой звенели кузни и шуршали гончарные круги. Мидиру казалось иногда, что возводили стену тоже горшечных дел мастера — слишком идеальной петлей замыкала она столицу. Точность, ради которой строители поменяли течение трех рек, немало раздражала волчьего короля, как и невероятный жар плавилен Верхнего мира, лишенного всякого волшебства.

Манчинг встретил Мидира шумом и гамом, сполохами огня и резкими запахами явств. Ворота в честь праздника были открыты, но перед Мидиром неприветливо сомкнули копья. Не виделось ни одного знакомца среди стражи, кто помнил бы волчьего короля по прежним битвам. Вышитый на плаще и сюрко[3] герб своего Дома — волка, воющего на полную Луну — Мидир скрывал, да и кто из людей особо помнил о древнем договоре? Гром всхрапнул, покосился недобро, готовый лягнуть или цапнуть всякого, кто осмелится протянуть руку. Ладные горожанки в разноцветных нарядных лейне[4], то ли ожидая кого-то, то ли просто глазея на приезжих, зашептались, краснея и улыбаясь Мидиру.

Он нахмурился, нащупал в кошеле веревку с узелками, вытащил привязанное к ней кольцо Эохайда — стражники расступились, и двое вызвались показать дорогу. Говорить, что сам знает ее, волчий король счел ниже своего достоинства.

Однако, хотя стража разгоняла прохожих и настойчивых продавцов, а путь пролегал по богатым кварталам всадников, где широкие улицы были вымощены терракотовыми плитами, а светлые дома ловили солнце островерхими черепичными крышами, добирался Мидир до Эохайда невыносимо медленно.

Когда показался знакомый дом, над столицей галатов разнеслись гулкие звуки отсчета времени. Друиды каждый час ударяли в металлические щиты, словно давая понять городу, кто тут главный.

На новых кованых воротах изящные металлические цветы тянулись ввысь, лишь по краям устало опуская головки. Стража осталась снаружи, отгоняя любопытных горожан, а Мидир проехал в ворота и дальше — под живую арку из переплетений алой и белой бугенвиллеи.

Сад привечал цветами, хвойным духом, шелестом листвы буков и кленов в первых, желто-алых пятнах осени. Широкий двор мели слуги, полотняный навес над входом спасал от солнца. Обитель короля галатов стала уютнее, словно ей занялся добрый управляющий или разумная жена.

Хоть волчьего короля редко интересовали чувства людей, он был рад, что не увидел Гератта ни подле стойл, где оставил Грома с наказом не волноваться, ни около королевских покоев на верхнем этаже. Конюший Эохайда, ставший его правой рукой, давно недолюбливал волчьего короля.

Стража распахнула двери, и Мидир ухмыльнулся знакомой картине. Эохайд целовал девушку, сидящую на его колене. Волчий король прищурился — весьма недурную девушку. Он замер в проеме, подождал пару выдохов, затем постучал по двери; лишь тогда Эохайд соизволил оторваться и согнать с колен прелестницу.

— Мидир! Будь как дома.

Девушка, выходя, обожгла взглядом агатовых глаз.

— С востока? — кивнув в сторону двери, спросил Мидир.

— С востока сейчас многое. Что, понравилась?

— Сегодня я предпочту вино.

— Кого-то уже присмотрел, — еще более знакомо усмехнулся Эохайд и махнул рукой в сторону окна, где на приземистом столике стояли высокий кувшин и стеклянные бокалы. — Вино совершенно чудное. Неразбавленное!

Слегка удивленный, что его вкусы помнят, Мидир налил себе рубиновую жидкость и, пригубив, всмотрелся в Эохайда: мелкие морщинки и седину не скрыть, но голубые глаза по-прежнему ярки, соломенные волосы густы, а любовь к оружию неизменна. Легкий, почти невидимый взмах руки короля галатов — и в сине-красный круг на стене подле Мидира полетел клинок. Вошел в дерево с сухим стуком, что уже говорило о многом. Волчий король выдернул кинжал и засмотрелся — по смертоносному кованому лезвию змеился туманный узор.

— Что скажешь? — разулыбался Эохайд.

— Он изумителен.

— А вино?

— Мята. Фиалки.

— Всего-то?

— Жаркое лето, — призадумался Мидир. — Вереск, определенно. Теплое вино! Яркое, сочное, но и мягкое в то же время. Такое не забудешь! Пил бы и пил.

Эохайд поморщился, словно Мидир говорил не о вине.

— Первый урожай наших виноградников. Да, мы теперь растим лозу сами. Хороший год. Но все меняется!

Эохайд потянулся с кошачьей вальяжностью, которая в бою сменялась немыслимой для смертных яростной быстротой.

— Ты изменился, — заметил Мидир.

Эохайд зыркнул с недовольством, но без злобы. Почесал пшеничную бородку.

— У меня кость широкая, — примирительно сказал он и указал рукой на деревянный поднос, полный снеди. — Бери пирог.

— Раздобрел ты на пирогах с черникой, — не удержался Мидир. Нет, хватки Эохайд не растерял, мозоли от меча на широких ладонях не пропали, лишь исчезла сухопарость да стали шире плечи. И уж вовсе не походил он на тех обрюзгших галатов, которые из воинских искусств всего и знают, как рабынь гонять.

— В воинский пояс[5] влезаю. И девки не жалуются, — хмыкнул король галатов и тоже оглядел Мидира. — Это мы стареем, а ши прекрасны всегда. Но знаешь, люди смогут удивить тебя!