О чем поет вереск (СИ)

— Не думаю, что наследник с востока всерьез намеревался завладеть Этайн и бросить вызов владыке Благого Двора.

— Руки ее он коснулся! Даже не знаю, что меня остановило, — проворчал Мидир.

— Печально, если вас остановило желание не огорчать Этайн, а не мои увещевания. Она прекрасна вне всяких сомнений — если вы, мой король, ожидаете от меня подтверждения. Прекрасна даже по нашим меркам. Это меня и настораживает. Зная ее бабку… в который раз думаю о магии. Нет, не приворотной. Магии, вложенной в зачатие. Она помнит тебя, твои вкусы. Женщина для Мидира… Но вам ведь уже все равно, вы даже не слушаете меня.

— Отчего же, советник? Я очень хочу поговорить об Этайн. К примеру, о том, что мне нравится смотреть на каждое ее движение.

— Потому что оно красиво или… — паузу советник умел выдерживать поистине королевскую.

— Договаривай, Джаред, — сквозь сжатые зубы выдавил волчий король.

— Или потому что это движение — ее?

— Джар-р-ред! — предупреждающе взрыкнул Мидир, прокляв свою откровенность.

— Мой король, — обратился советник к двузубой вилке: значит, стоило ожидать подвоха. — С ней все по-иному, не так ли? Вы так долго отталкивали от себя саму мысль о любви, что мироздание просто должно было вам ответить.

— Любовь — странная штука, братец, — съехидничал Мэллин, без спросу зайдя в мысленный разговор. — Недаром о ней так много рассуждал Мэрвин. Не слишком понятно, кто у кого в плену. А у вереска очень жесткие корни!

— Моя королева, я опечален, — обратился Джаред к Этайн.

Она тут же вскинулась, не желая становиться причиной ничьей печали.

— Вы плохо едите! — обвиняюще договорил он.

Этайн, не ожидая подобного от ледяного советника, фыркнула в ладошку.

— Благодарю вас, советник. Но я сыта впечатлениями.

— Разрешите мне полюбопытствовать, как прошел ваш день? Лугнасад в разгаре, и я уверен, наш король решил показать вам что-нибудь необычайное.

Советник смотрел только на Этайн, но обращался явно к Мидиру. Ведь знал — знал! — чем они занимались дни и ночи осеннего безумия. И умудрился укорить именно волчьего короля.

Этайн, испросив разрешение, принялась с жаром рассказывать о красотах Северного моря. Мидир внезапно порадовался тому, что успел показать ей что-то помимо королевских покоев. Чуть успокоившись, оценил и меру деликатности Джареда. Воистину, четверо волков, которые вот уже полчаса хранят гробовое молчание, но переговариваются в мыслях о королеве, не самая лучшая для нее компания.

Этайн замолчала. Мэллин подхватил кларсах, тронул струны.

— Печально опустится солнце над замком Волков и долиной,

Зальются зеленым свечением витражные окна в тиши-и-и…

Тогда пропоют менестрели над тризной печальные песни

О храбрости волчьего Дома, безудержных магах ши-и-и!..

— неокончив, остановился. — Нет, лучше другую, — хихикнул продолжил весело:

Обманом полон взор невесты,

Да я и сам обманываться рад!

Мидир зыркнул на брата, и тот мгновенно спрятал обожаемый инструмент за спину.

— Уж не Золотая ли это арфа с ее тремя мелодиями? — поддразнила Этайн.

— Что тебе может быть известно о ней, человечка? — с вызовом спросил Мэллин.

Мидир насторожился еще больше. Не хотелось портить этот чудесный день.

Этайн, однако, и не думала обижаться. Вымолвила словно обрадованно:

— Первая мелодия — светлая грусть. Вторая наполняет душу покоем и вызывает целительный сон. Третья дарит веру, надежду и любовь. Только не говори, что тебе ничего из этой волшебной тройки незнакомо. Какую песню споешь мне ты, брат моего мужа?

— Третью. Ты же в Грезе, человечка! Однако и в яблоневый сад нужно приходить со своими яблоками.

Этайн быстро погладила дрогнувшую руку волчьего короля.

— Это всего лишь песня. Мое сердце, ты разрешишь? — Мидир кивнул неохотно.

Гибкие пальцы барда привычно ласково прошлись по струнам. Брат запел о прекрасной обреченной любви, что случается раз в тысячу лет. Стены подхватили мелодию, что тоже случалось нечасто. Видно, ожила чья-то память, впечатанная в замок.

Этайн замерла, внимая песне. Губы приоткрылись, по щеке скатилась слезинка.

— Ты позабудешь с ней свои печали, — зазвенел высокий, чистый голос Мэллина. — Любви так соблазнителен дурман! Всё очень верным кажется вначале…

— Мэллин! — предостерег советник, и тот, охнув, прервался, накрыл струны ладонью.

— …но неизбежно вскроется обман, — глухо закончил Мидир.

Только судорога, что свела руку, помешала дотянуться до брата.

Полузабытые слова прозвучали громом среди ясного неба. А упавшая после них ледяная тишина — затишьем перед грозой.

Боль сдавила виски предчувствием неизбежных бед и потерь.

Мидир не заметил, как привычно растворился Алан, как Джаред вытащил Мэллина, как подошла Этайн. Прижалась, обняла руками, обожгла шею горячим дыханием, утишила боль неподдельным сочувствием.

— Я слышала эту балладу ранее. Бог никак не мог украсть земную жену и прикинулся её мужем… Друиды сказали: взамен он оставит ей то, чего у себя не ведает. И бог отдал этой женщине своё сердце.

Вздохнула глубоко и посмотрела взволнованно, будто сомневаясь. Мидир любовался ею, словно впервые увидел. Ровный овал лица, тревожные хризолитовые глаза…