Единственное, что не принадлежало Мидиру — сны Этайн. А сегодня они были тревожны. Она часто ворочалась, хмурилась, сжимала руки.
Этайн вздрогнула и застонала, и Мидир, прикоснувшись к ее виску, припал к ее сну. Образ мужа тускнел, сливаясь с обликом волчьего короля. А потом он услышал голос брата. Мидир насторожился и чуть не застонал с досады — и как он не почуял ее? Почему не захлопнул дверь? Всё потому, что ослеп и оглох от злости.
— Нам есть, чему поучиться у верхних! Да посмотри хоть на свою человечку!
Выразительное слово странным образом не обижало Этайн в устах того единственного, кто рисковал так говорить в доме Волка. Мэллин не вкладывал в это слово иного, обидного смысла. А человеком Этайн была всегда и быть не перестала.
— Мэллин, твои бредовые идеи явно требуют внимания! Через пару тысяч лет!
А Этайн размышляла о нем. Ее супруг, ее сердце, ее Мидир сердился. Она знала эту манеру: наверняка ещё руки на груди сложил! Значит, спорить бесполезно. Ей бы хотелось услышать его голос — бархатный и волшебный; заглянуть не в бешеные янтарные — а в хрустальные темно-серые глаза. И запустить руки в темно-каштановые волосы, которые всегда кажутся очень теплыми… И послушать еще что-нибудь о его жизни. Но услышала он иное.
— Хватит пустословия! Скажи мне: зачем ты сделал это? Зачем напугал ее при встрече? Тебе бы все веселиться! Никогда не смей больше… — со стороны собственный голос показался Мидиру жестким и сухим, похожим на голос отца.
Послышался треск и хруст. Волки перешли на рык, и озадаченная Этайн поторопилась уйти: рычание распознавать она пока не умела и вмешиваться в ссоры королевской семьи считала себя не вправе. Спустилась по наружной лестнице дворца, выполняя просьбу, вернее, приказ мужа «Пр-р-ройтись по саду!»
Женщина засмотрелась на вид, открывшийся с высоты мощных укреплений. Мидир прислушался к ее мыслям: оторванной и чужой Этайн себя тут не чувствовала. Мир Нижнего казался ей прекрасным, а ши завораживали каждый по-своему.
Спустившись вниз, она прогулялась по саду, любуясь розами вперемежку со стлаником. Глянула на солнце, что коснулось зубчатого от елей горизонта, и решила: пора возвращаться…
Дверь в покои младшего брата Мидира была распахнута, голоса больше не раздавались. Этайн прошла уже мимо, но что-то ее остановило.
В смутном беспокойстве она вернулась и заглянула внутрь.
Мэллин стоял над столом, опустив плечи. Одно было ниже другого, и это казалось неправильным — он как будто согнулся над мелкой работой. Но спина-то была ровной!
— Пришла посмеяться, человечка? — плечо Мэллина, хрустнув, резко поднялось, и он, пошатнувшись, схватился здоровой рукой за стол в поисках опоры. — Ну так смейся!
— Что? Зачем? — она несмело подошла чуть ближе.
— Муж и жена часто рассуждают одинаково, а Мидир посмеялся, — Мэллин обернулся, глянул насмешливо. — Ты вряд ли способна спорить с собственным сердцем, человечка! Да и разума у верхних маловато!
Внезапно к Этайн пришло понимание, отчего Мидир так редко и сжато общается с братом! Мэллин имеет великий талант не только петь и играть, но и выводить собеседника из себя.
Возмущение женщины сменилось сочувствием, когда она наблюдала, как рука Мэллина, продолжая выворачиваться, вставала на место, а сам скалящийся волк бледнел.
— А ты попробуй поговорить со мной, не с Мидиром, — мягко посоветовала женщина. — Когда сердце глухо, можно пообщаться с разумом.
— Это ты-то разум, человечка?
— Послушай меня, принц Мэллин, даже если я кажусь тебе бабочкой-однодневкой! — рассердилась Этайн. — У бабочки тоже есть желания! И у меня с вечно юным принцем дома Волка может быть что-то общее!
— Ничего! — Мэллин тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от звона в ушах, а женщина заторопилась:
— Да-да! Ты любишь Мидира, я люблю Мидира! У нас есть нечто общее, и мы можем понять друг друга. Ты хотел поговорить о свободе?
— Пойманная птичка рассуждает о свободе? Я бы рассмеялся, если б мог.
— Ты плохо меня знаешь, брат моего мужа.
Пальцы Мэллина хрустнули, вставая на место. Этайн вздрогнула: целой у него осталась, наверное, только гордость.
— Расскажи, что тревожит тебя — до хруста пальцев.
Мэллин рассмеялся неожиданно весело, пусть и придерживая сломанную руку.
— Ты и вправду королева-человечка. Брату повезло с тобой! Или не повезло. С Мидиром… трудно судить о везении.
Мэллин неожиданно смешался, а потом закончил резко, словно досадуя на себя:
— А теперь уйди, оставь меня, глупая верхняя.
Кроме гордости, поняла Этайн, в Мэллине жила искренняя любовь к брату.
Мидир отнял губы от виска женщины. За мыслью о том, что его королева слишком добра и видит любовь даже там, где ее быть не может, пришла другая. Что она не так уж неправа.
Два раза пробили башенные часы, и розовый вереск в вычурном горшке вновь рассыпался пеплом.