О чем поет вереск (СИ)

Зашуршал черный камень, захлопали двери и окна, жалко зазвенело бьющееся стекло, птицы забились в тревоге…

Мидир задержал дыхание и не поднимал взгляд. Звери оставались зверями, могли и порвать, не признав за хозяина. Почуял колебание воздуха, мягкие шаги серебряных волков, созданных когда-то им же для поддержания порядка. Вернее, его части порядка — времени. За пространство отвечал Лорканн, за эфир, сшивающий то и другое, удерживающий три лепестка одной вселенной, держал ответ Айджиан. На этих трех вещах держалось все.

Холодные серебряные морды одновременно ткнулись в щеки.

— Вы можете немногое, я знаю. Прошу об одном: сделайте, что в ваших силах.

И открыл сознание. Многие, многие поколения волков оставили свой след в замке. Замок помнил их всех, хранил их память и память о них.

Замок ответил.

Двери за Мидиром захлопнулись сами собой. Позади него все быстрее завертелась, раскручиваясь, ось Благих земель…

— Ну что? Что ты молчишь? — торопливо спросил Мэллин вернувшегося Мидира.

Джаред смотрел напряженно, Алан был слишком уверен в своем короле.

Мидир улыбнулся.

— Нам подарили девять лет мира.

Глава 22. Вереск и признание в любви

Гулко шагали уходящие к лесу и Черному замку механесы двух сторон. Поле уродовали воронки от магии и следы от ударов. Горизонт морщился дымом, чернел облаками, а все же через гарь, копоть и тучи пробивался перламутр и зелень заката Светлых земель.

— Идите к ней, — прозвучал голос Джареда. — Галаты отошли, а волки полны сил, уверены в победе и в своем короле.

Хорошо, что уверены. Мидир тоже был уверен. Просто…

Все было странным. Вот уже две недели продолжалась эта война, которую быстро начали звать «Призрачной». Возможно, потому что ни галаты, ни волки не воевали в открытую. Мидир принял негласные правила игры: воюют механесы. Правда, первое время на стены лезли тролли и виверны. Рвались так, словно за воротами Черного замка находились их дети.

Потом черным, разъедающим саму душу ядом полез темный огонь. Черный замок застонал, жалуясь своему королю, и Мидир выпустил черную магию. Магию запретную, личную, которая могла уничтожить все. Уничтожение на уничтожение. Волки отступили, девятая стена опала, словно морская пена, но разрушение дальше не пошло. Алан, Хранитель и три городских мага держали защиту.

Виверны и тролли окаменели. Глаза убитых благих созданий были мутны, словно все еще полны магии.

Магией пахло отовсюду. Вот только у волков стало ее мало, словно кто-то слил запруду, оставив лишь слабый ручеек.

«Что такое девять лет для ши? — думалось Мидиру, пока он шел по восьмой, самой прочной стене Черного замка, а потом, переодеваясь, торопливо сдергивал доспехи. — Мгновение, поделенное на двоих. Радость узнавания, нежность чувств, зарождение традиций. Проводы ласточек по осени, любование нежным цветом вишни, что облетит к вечеру весеннего дня… Озаренный ясным светом день и полная темной страсти ночь».

А еще работа, работа и работа. Мир так мир, но копить силы и создавать механесов Мидиру не запретит никто!

…Девять лет мира, девять дней войны — вышел и этот срок.

***

Сидящая женщина подняла взгляд на Мидира и сразу опустила, спрятала хризолитовую печаль. Заметил бы он ее настроение раньше? Не знают и старые боги. Заходящее солнце пылало в медных волосах… В двадцать лет возраст «человечки», как называл ее Мэллин, замер. Она достигла расцвета своей красоты. Нижний всегда выявлял людскую суть, и чистота души Этайн засияла во внешнем совершенстве. Лишь пламенность чувств и переменчивость нрава уверяли Мидира: перед ним существо из плоти и крови.

— Кто огорчил мою королеву? Кто посмел обидеть тебя? Из-за кого пролились эти слезы?

— Ты… — всхлипнула она.

— Я?..

— Нет-нет! — все так же не глядя на него, поправила инкрустированные изумрудами браслеты, изготовленные Мидиром своими руками, не с помощью магии. Потом качнула сережку, привычным жестом коснулась змейки, словно собираясь с мыслями. Положила ладони на колени и глаз не поднимала, значит, решила умолчать о главном:

— Ты слишком много времени даришь мне. Ты должен думать о своем народе, о своем королевстве!

Мидир присел подле, подхватил изящные кисти, поцеловал пальцы, прижал к щекам.

— Ты — мое королевство, — поймал настороженный взгляд и продолжил серьезно. — Говори, Этайн!

О, теперь она просто замолкнет. За эти девять лет многое он понял ясно. К примеру, его королева совершенно не повиновалась приказам.

Мидир сжал зубы, выдохнул и произнес спокойнее:

— Я прошу, моя прекрасная. Что тревожит тебя?

— Это из-за меня? Эта война, эта осада из-за меня?! — мокрые ресницы вновь вскинулись досадливо, и Мидир уловил в непритворном огорчении отзвук иного чувства. Кто-то поступал неправильно, настолько неправильно, что ей было больно до слез.

— Продолжай, — произнес Мидир, прося больше словами, чем голосом. — Ведь это не все?

— Как он может? Ведь Эохайд твой друг! Наш земной король! Как он может желать твою жену?