– За сережки – минимум сто фунтов. Не знаю, откуда они у тебя, только стоят эти бриллианты целое состояние. И не вздумай продать кольцо. Что касается магазина, у меня там счет открыт. Им и воспользуйся. Служащие знают, что Оэн – мой. – Томас осекся и сформулировал мысль иначе: – Они знают, что я опекун Оэна, и не станут задавать вопросов. Запиши покупки на мой счет, Энн, – повторил он безапелляционным тоном и добавил: – Оэну купи мороженое в рожке. Деньги, что выручишь за сережки, не трать. Они твои.
30 ноября 1919 г.
Несколько месяцев назад, во время короткой поездки в Дублин, я провел тяжелую ночь на Грейт-Брансуик-стрит, в архиве разведуправления, изучая планы секретных операций
[26], курируемых из Дублинского замка, а заодно и списки информаторов, в Ирландии называемых агентами политической полиции. Я был с Миком Коллинзом. Доступ в святая святых ему (нам) обеспечил один из сотрудников, работающий и на Шинн Фейн. Мик потащил с собой меня – не из страха, а за компанию, так он выразился. За несколько часов у нас с ним сложилось полное представление о том, как и с чьей помощью информация попадает в департамент политической полиции.Мик нашел на себя целое толстенное досье, посмеялся над расплывчатой, явно сделанной с большого расстояния фотографией и не без удовлетворения хмыкнул, прочитав о своей сообразительности. Решил, шпики ему комплимент сделали. Заметил:
– А на тебя, Томми, досье-то и нету. Ты у нас чист, аки агнец, и таков пребудешь – конечно, если тебя здесь тепленьким не возьмут.
Буквально на этой фразе в окно влетел камень. Ну мы и страху натерпелись. Бросились от стола к стеллажам, залегли. Потом слышим – на улице пьяные горланят; подоспел полицейский, стал их в чувство приводить. Мы выдохнули. И вдруг Мика будто прорвало. Начал изливаться, причем шепотом, да не о компромате на себя или на товарищей, а о жизни, любви и женщинах. Я сразу понял: он хочет обстановку разрядить. Вдруг я перетрухнул, вдруг у меня душа в пятки ушла? И я его не перебивал.
– Почему ты не женишься, Томми? Давно бы уже окрутил какую-нибудь славную литримскую девчонку да заделал с полдюжины голубоглазеньких Смитиков.
– Кто бы спрашивал! Мы с тобой, Мик, почти ровесники. Сам-то чего тянешь, Казанова ты этакий? Женщины тебе сами на шею вешаются.
Он расхохотался, словно минуту назад мы оба не дрожали от мысли, что в помещение вломятся полицейские. Я даже шикнул на Мика.
– Тише ты, дуролом!
Смех сразу оборвался.
– Ты славный парень, Томми. – Оттого что Мик шептал, его коркский акцент только усугубился. – Нам-то, бунтарям, жениться недосуг. А вот ты, похоже, страдаешь от давней занозы. Что, не так разве?