О чем знает ветер

ТОСТ, КОТОРЫМ РАЗРАЗИЛСЯ новобрачный, – «За смерть в Ирландии!» – сработал для моей памяти как спусковой крючок. Я ведь читала о теракте во время свадебной вечеринки в отеле «Грешэм»! Я даже планировала по возвращении из Дромахэра там пожить, у меня и номер был забронирован. Почему именно «Грешэм»? Прежде всего, это историческое место, отель расположен в самом центре Дублина, а значит, события Кровавой Пасхи 1916 года разворачивались от него в непосредственной близости. Досталось этому зданию и в Гражданскую войну. В архивах я нашла немало фотографий Майкла Коллинза: вот он стоит у парадной двери, вот встречается с нужными людьми в ресторане отеля, вот пьет в пабе. Одна из женщин, влюбленных в Майкла Коллинза, Мойя Ллевелин-Дейвис, поселилась в «Грешэме», освободившись из тюремного заключения.

Данное покушение было далеко не первым. Особую значимость ему придали два обстоятельства. Во-первых, оно совершилось уже после подписания перемирия, во-вторых, заодно с Майклом могли погибнуть десятки людей. Британское правительство от своей причастности открещивалось. Может, оно действительно было ни при чем. Весьма вероятно, поджог заказали те, кому военный конфликт приносил прибыль, с целью расшатать хрупкий мир. Некоторые подозревали британского двойного агента, известного лишь по фамилии – Торп. Майкл Коллинз даже наводил справки по своим каналам. Докопаться до истины так и не удалось.

Не знаю, спасла ли я человеческие жизни – или навлекла на себя подозрения. Изменила весь ход истории или один-единственный эпизод. Впрочем, я давно уже была частью этой самой истории. Меня угораздило попасть в эпицентр событий. Вот как, как я объясню, откуда мне известно про пожар? Чем докажу, что не являюсь шпионкой?

Одно было ясно: я сама теперь в опасности. Сердце мое прыгало не оттого, что, подхватив подол, я бежала об руку с Томасом, а именно от подозрений, которые грозили на меня обрушиться. Уже стоя на улице, дожидаясь, пока парни Майкла Коллинза прочешут окрестности, я услышала возле самого уха:

– Очень не хочется вас убивать, Энн Галлахер, а придется. Надеюсь, вы это понимаете?

Я подняла взгляд и кивнула. Страшно почему-то не было.

– Думаете, я хороший человек? – с горечью продолжал Майкл Коллинз. – Ничего подобного. Я много дурного совершил, за что и отвечу на Страшном суде. Правда, я убивал ради ирландской независимости.

– Клянусь, мистер Коллинз, я не представляю угрозы ни для вас, ни для Ирландии.

– Время покажет, миссис Галлахер, время покажет.

Майкл Коллинз был прав. За подтверждениями, оправданиями и обвинениями уместно обращаться к одному только Времени. Обелит оно меня? Едва ли.

Гости свадебной вечеринки спешили к Саквилл-стрит. На определенном этапе поток удваивался за счет постояльцев отеля, которые эвакуировались через главное фойе. Происходила диффузия дыма с туманом, и в этой массе мистическим образом трансформировались силуэты, накладывались друг на друга вопли виновных и невинных – поди разбери, кто есть кто. Неизвестно откуда материализовалось несколько автомобилей, прозвучало зычное «По машинам!», и в следующее мгновение Майкл Коллинз со своим отрядом растворился в ночи.

К месту происшествия спешили пожарные расчеты и кареты скорой помощи (их прислали из больницы Святого Иоанна). Томас принялся осматривать пострадавших. Многие надышались дымом и получили ожоги. Самых тяжелых Томас определял в больницу, остальным предстояло самостоятельно искать пристанище до утра. Я держалась в сторонке – незачем путаться под ногами у занятых людей. Пошел дождь, облегчив работу пожарным. Заодно разбежались зеваки, которых всегда хватает на пожарах. Наша с Томасом верхняя одежда осталась в гардеробной, получить ее шансов не было. Платье мое моментально промокло, с волос текли целые ручьи. Томас, правда, дал мне сюртук – тоже не самую сухую на свете вещь. В этом-то сюртуке я и зябла, когда уехала последняя скорая помощь и Томас, оглядевшись, заметил меня под козырьком кафе на противоположной стороне улицы.

– Я сделал всё что мог, Энн. Пора домой.

Рубашка, еще пару часов назад хрустящая от крахмала, теперь липла к его торсу. Щеки были вымазаны сажей. Томас откинул со лба волосы; проведя пятерней по темени, даже попытался отжать влагу. Это не удалось – дождь лил как из ведра.

С карнизов и козырьков низвергались целые потоки. Гнев небес был силен и, наверно, праведен. Вода заполняла каждую впадину, каждую щель, переливалась через край, покрывая всё и вся тончайшей пленкой.

Взявшись за руки, мы поспешили к дому. Несколько раз я избежала падения только благодаря Томасу – он удерживал меня, иначе мне бы несдобровать, на моих-то каблуках. Косясь по временам на Томаса, я ловила напряженность в его лице – очень уж скульптурно выделялись скулы. Да и ладонь мою он сжимал не только для страховки, о нет! Я чувствовала недоверие, считывала посыл, передаваемый этой тактильной морзянкой: «Не уйдешь, не скроешься! Кто ты ни есть – мы еще поговорим».