О чем знает ветер

До дома оставалось совсем чуть-чуть, но Томас вдруг резко затормозил и выругался вполголоса. Почти втолкнув меня на чужое крыльцо, под козырек, он запустил руки в карманы.

– Проклятье! Ключ от дома – в пальто!

Инстинктивно я стала шарить по карманам сюртука, всё еще бывшего на моих плечах. Лишь через несколько секунд до меня дошло: речь о пыльнике, который так и лежит в гардеробной отеля «Грешэм».

– Давай вернемся, Томас. Думаю, нас пустят. Или вынесут вещи.

Я приплясывала и подпрыгивала, чтобы согреться. Дождь нам на головы не лил, но защитить от холода козырек, разумеется, не мог. О том, чтобы провести в таком положении всю ночь, не было и речи.

Томас усмехнулся:

– Один из пожарных, которого я отправил в больницу, успел сказать, что первой вспыхнула как раз гардеробная. И знаешь почему? Потому, Энн, что некто полил все вещи бензином. Потом этот некто запер дверь и открыл вентиляционные отверстия. Сама же гардеробная – через стенку от бального зала. Что смотришь? Неужели в эти детали тебя не посвятили?

Чуть не пропоров меня взглядом, Томас отвернулся. Непокорный чуб, который он обычно укрощал посредством бриолина, снова упал ему на лоб. Вода текла с этого чуба, создавая эффект преграды между нашими лицами: моим, разнесчастным, и Томаса – мрачным, едва ли не мрачнее теней, что окружали нас. Подробности о поджоге Томас выдал ровным тоном и очень тихо, но всю тираду хотелось выкрутить, отжать, как тряпку, – настолько ее пропитали подозрения.

Что я могла сказать в свое оправдание? Ровно ничего. Любое мое слово только усугубило бы ситуацию. Вот я и молчала. Мы стояли в полной тишине, перед нами, за пределами ниши, бушевала стихия. Вконец озябшая, я рискнула придвинуться к Томасу – пусть хоть правый мой бок ощутит подобие тепла. Нас обоих снедала тоска, но Томас сам отхватил себе львиную долю. От моего прикосновения он напрягся, однако не отступил. Он замер. Коротко взглянув на него, я заметила, как подергивается жилка на виске, словно это не нервный тик, а часы, пресловутые ходики, предупреждающие: не тяни, Энн, а давай-ка объясняйся.

Объясняться я не стала. Я отвернулась, уставилась на потоки дождя. В конце концов, мое погружение в прошлое стартовало на озере. Там была вода – и тут вода. Не заберет ли меня дождь, не вернет ли домой?

– Нынче вечером, Энн, я звонил в Гарва-Глейб. И знаешь, что сказал мне Дэниел О'Тул? – Голос едва не сорвался, однако Томас овладел собой. – Дэниел сказал, что оружие пропало. Что Лиам убежден: тебе известно, куда оно делось. А мне самому Лиам говорил, что ты вовсе не Энн Галлахер.

Вот этого я никак не ожидала.

– Томас, откуда мне знать насчет оружия?

(Безопаснее было уцепиться за ту часть обвинения, от которой прямо-таки разило поклепом.)

– А откуда ты про другое знаешь? Про то, к чему отношения иметь не должна?! Боже милосердный! Энн – если ты Энн, – объясни хоть что-нибудь, пока я не рехнулся!

– Мне ничего не известно про оружие Лиама! Я никак не связана с сегодняшним пожаром!

Выскочив под ливень, я зашагала к дому. Кажется, это было самое умное, что я могла сделать. В конце концов, до дома оставались считаные ярды.

– ЭНН!!!

Томас буквально провыл мое имя. Растерянность брошенного, обманутого обожаемым хозяином пса была в этом вое. Понимая, что Томас имеет полное право не верить мне, и мучась не меньше него, я всё же не могла пересилить собственное самолюбивое упрямство. Как смеет Томас сомневаться и подозревать? Обида и страсть рвали мне сердце. Неужели Томас не чувствует: я правдива настолько, насколько это позволительно в данных обстоятельствах? Мне претит ложь, но сознаться сейчас нереально. Хоть бы ливень не медлил, забрал меня, хоть бы захлопнуть книжку на этой вот главе!

– Я хочу домой!

– Потерпи, дай утихнуть ливню. Я что-нибудь придумаю, – произнес Томас.

Оказывается, я вслух сказала о доме. Впрочем, это обстоятельство не остановило меня. Я продолжала двигаться прочь от Томаса и помимо собственной воли выстреливать фразами:

– Не могу так больше! Не могу так жить!

Томас усмехнулся:

– Так, Энн? Как именно? О чем ты? – Он теперь шагал рядом со мной.

– Вот об этом самом! – Я запрокинула лицо – пусть влага небесная смоет слезы – и продолжала: – О вынужденном притворстве! О подозрениях и обвинениях! О вечной необходимости оправдываться!

Томас схватил меня за руку. Я вырвалась, отскочила. Нечего ко мне притрагиваться. Не желаю его любить. Не желаю зависеть от него. Домой хочу, домой!

– Я – Энн Галлахер, но другая! Не вдова Деклана Галлахера! Я – не она!

– А кто же ты? Кто? Я устал от этой игры, Энни! – Томас заступил мне дорогу. – Как тебя понимать? Ты спрашиваешь о вещах, которые должны быть тебе известны. О Деклане практически не упоминаешь. Об Ирландии, о борьбе – тоже. А ведь это были главные темы наших разговоров. Через раз мне кажется, что ты пришла из другого мира. Ты очень сильно изменилась, Энни. Ощущение, будто я не знал тебя раньше. Будто впервые вижу. Но, Господь свидетель, мне нравится эта новая Энн Галлахер.

Нетерпеливым жестом Томас отер веки.