О чём пела золотая кукушка

— Вот и кончились твои муки, удалой Хара-Хулат. Я выпущу тебя на вольный простор степей. Скачи быстрее самого быстрого ветра в родные края! И пусть там узнают о нашей горькой судьбе. Может быть, отыщется могучий алып, который одолеет страшное болотное чудовище и освободит нас. Силы покидают бедных невольников кровожадной Юзут-Арыг, слезы выжгли глаза, в тоске по родным очагам проводим мы дни и ночи. Скачи осторожно, верный Хара-Хулат, не забудь, ты везешь юного богатыря — нашу надежду на скорое спасение!

С этими словами Ак-Баш посадила на спину покорного коня сына Хулатая, и он крепко ухватился за буйную гриву резво перебиравшего ногами ретивого скакуна.

— Мы с тобой не грелись у одного костра, маленький богатырь, но во мне ты нашел верного друга. Я знаю: тебя ждет широкая дорога большого счастья и больших удач, славу ты добудешь в честном бою и принесешь свободу людям, у которых глаза как звезды, а душа как чистый родник. Не забывай на трудных дорогах жизни и меня, твою верную подругу Ак-Баш!

Яростно ударил острыми копытами удалой Хара-Хулат, снова обрел он былую силу и прыть и, словно пущенная из месяцеподобного лука стрела, помчался, касаясь ушами облака и пышным хвостом разгоняя черные тучи.

Долго смотрела вслед удалявшемуся Хара-Хулату лунноликая невольница, а когда стал он как маленькая светящаяся точка, подобная далекой звезде, она подняла свои тонкие руки и взмахнула ими, словно птица, — так велико было ее желание полететь навстречу солнцу, в. теплые родные края. Но не выросли за ее спиной крылья, не поднял ее ввысь ласковый порыв вольного ветра, и она осталась возле железной коновязи, вбитой посредине зловонных болот кровожадной великанши Юзут-Арыг.

Глава пятая О том, как к Хулатаю вернулся разум и он сразился с болотной нечистью Юзут-Арыг, и о том, как два юных богатыря, сын Хулатая и сын Хан-Миргена, в поисках счастья отправились в дальний поход

Как ветер, что дует с полноводной реки, летит богатырский конь Хара-Хулат. Там, где приостановил он свой бег, — след остался, едва с места тронулся — след исчез. Многие реки перелетел, многие горы перевалил, девять раз вокруг земли обскакал, пока не увидел он шестиглавую белую юрту коварного Хан-Миргена.

Сильно исхудал Хара-Хулат, так исхудал, что во впадинах больших карих глаз ворона смогла бы свить гнездо; так изнемог богатырский конь, что казалось, вот-вот упадет, навеки примяв траву. И все-таки доскакал он до золотой коновязи и, прижавшись к ней мордой, призывно заржал.

Услышав тяжелый стук копыт и жалобное ржание богатырского коня, Алтын-Поос принялась будить мужа.

— Проснись, бездельник! — шептала она, толкая в бок развалившегося на кровати Хан-Миргена. — Ты храпишь, как объевшийся пес. Вставай! Слышишь конский топот и ржание? Кто-то пожаловал к нам в гости.

Заспанный Хан-Мирген быстро вскочил на ноги и стремительно выбежал из жилища. У золотой коновязи, понурив голову, стоял скакун ненавистного ему Хулатая. Буйная грива спадала до земли, затупились могучий копыта, а карие глаза недоверчиво смотрели на всклокоченного Хан-Миргена.

На широкой спине удалого коня спал лунноликий младенец. Волосы его — словно пламя большого костра, а лицо — ярче солнца и звезд, брови как черный бархат, а щеки краснее самого пунцового кустарника, что расцветает ранней весной.

Поборов страх, Хан-Мирген, словно голодный волк, накинулся на мальчика. Он стащил его со спины Хара-Хулата и, бросив на землю, стал бить и топтать ногами.

— Как смел ты нарушить покой нашего очага, порождение болотной гадины! — яростно орал Хан-Мирген. — Убирайся, откуда явился на своем проклятом жеребце! Иначе я убью тебя!

Выбежавшая на крик Алтын-Поос пыталась сдержать разбушевавшегося мужа. Она оттолкнула Хан-Миргена и схватила неистово сопротивлявшегося мальчика.

— Не бойся, маленький богатырь, — говорила Алтын-Поос, приглаживая его светлые, как пожар, волосы. — Я не дам тебя в обиду. Ты найдешь здесь добрых друзей, и твой верный Хара-Хулат будет мирно пастись на зеленых лугах рядом с нашим светло-серым скакуном.

И Алтын-Поос, держа на руках притихшего мальчика, направилась к юрте сестры Хан-Миргена, прекрасной Алып-Хан-Хыс, которая уже ждала ее возле гостеприимно откинутого полога.

Самых тучных баранов приказала зарезать Алып-Хан-Хыс и заколоть самых жирных жеребцов. А когда угощение было готово, она посадила сына Хулатая за золотой стол, и лишь только мальчик, вдоволь отведав различных яств, устало закрыл глаза, большие словно горные озера, она бережно отнесла его на белоснежную кошму и положила под голову шкуры шестидесяти самых темных выдр и укрыла шкурами семидесяти самых чистых соболей.

А когда первые лучи солнца весело заиграли на золотом шпиле белой юрты, Алып-Хан-Хыс. разбудила сына Хулатая и спавшего рядом с ним на кошме сына Хан-Миргена.