О чём пела золотая кукушка

В далеком безоблачном небе загорались новые звезды, и постепенно меркли и угасали старые. Испуганная появлением дневного светила, луна поспешно скрывалась за кромкой горизонта, чтобы, вновь набравшись храбрости, выползти из-за горного кряжа и бросить холодный свет на погрузившуюся в тягостную дремоту землю. И казалось, ничто не может нарушить безмолвия разграбленного и опустошенного края славного Албанчи.

Замерло некогда шумное стойбище. Степные дороги заросли дикой травой. Очаги потухли, и лишь под грудами черных головешек теплился незримый огонь. Но некому было ни раздуть, ни поддержать его пламя.

И только породнившиеся с волками одичавшие собаки, поджав хвосты, бродили по пепелищу. Они не боялись людей, ибо еще помнили их повадки, и не боялись своих диких сородичей, потому что в них еще текла кровь ручных псов, некогда воспитанных людьми. Они стали хозяевами в голой степи, и их безудержный вой возвещал о том, что пришла пора, когда сила торжествует над разумом.

Но вот однажды, когда солнце, оттолкнувшись от вершины тасхыла, стало набирать высоту, в прозрачной синеве неба, сияя всеми цветами радуги, появилась золотистая точка. Она была похожа на дневную звезду, повисшую над землей Албании.

Это была вещая птица — сладкоголосая золотая кукушка.

Широко расправив нарядные крылья, она парила над выжженной степью и макушками остроконечных гор, над обезлюдевшим пепелищем, где царствовали бурьян и ковыль да стаи голодных волков.

Медленно ступая золотистыми лапками по солнечным лучам, спустилась вещунья на заросший травой зеленый бугор и села, сложив разноцветные крылья.

Потом она трижды встряхнула своим золотистым убором и превратилась в статную, прекрасноликую красавицу Чарых-Кеёк, дочь могучего Албыгана и щедрой сердцем, несчастной Ай-Арыг.

Шестьдесят аккуратно заплетенных косичек спадали на ее смуглые плечи, семьдесят черно-смольных косичек прикрывали богатый наряд на груди, и лицо ее сияло, как полная луна в безветренную и безоблачную ночь. Сорок хитростей было у нее на уме, пятьдесят уловок в запасе.

Обратив свой взор на восток и воздев руки к небу, мудрейшая из мудрых и умнейшая из умных, красноречивая Чарых-Кеёк заговорила, и голос ее был услышан солнцем и луной, неприступными горами и полноводными реками.

— Слушай меня, богатырь Албанчи! Ты рожден для славы и побед! Стань на страже границ родного края, не допускай, чтобы кони злых недругов пили воду из теплоструйного Хан-Харасуга и топтали горные тропы Кирима, резали скот и убивали беззащитных стариков и детей! Знай и верь, что скоро придет счастливая пора, когда в море сольются голубые ручьи, а на буйнотравых лугах будут мирно пастись резвые скакуны и люди станут жить, не зная ни страшных болезней, ни кровавых войн!

Но никто не ответил Чарых-Кеёк, никто не вышел навстречу, лишь стаи голодных волков, поджав хвосты, разбежались и скрылись в туманной дали.

Неторопливо, осторожно обходя неподвижные тела бездыханных богатырей, Чарых-Кеёк шла по заброшенному пепелищу. И там, где проходила она, касаясь рукой земли, зацветали цветы и пробивались сквозь густой бурьян зеленые стебельки душистых целебных трав.

А в таежной чащобе уже слышалось громкоголосое пение вернувшихся в родные гнездовья крылатых птиц и треск валежника под лапами таежных зверей, после долгой разлуки нашедших свои покинутые логова.

На опустевшую и разоренную землю Албанчи вновь возвращалась жизнь.

Повеселели глаза у прекрасноокой красавицы Чарых-Кеёк, звонче и бодрее зазвучал ее голос, а щеки раскраснелись так, будто их согревало пламя большого костра.

Быстро нарвала она целебных трав, быстро накопала душистых лечебных корней и, приготовив из них чудодейственное зелье, обильно окропила его своими слезами. И только потом стала прикладывать волшебную смесь к вискам и губам бездыханных богатырей.

И всякий раз, наклоняясь над павшим в бою юным алыпом, она тихо шептала:

— Пусть исцелит тебя всепобеждающая сила моей любви! Пусть сердце твое, услышав мои вещие слова, мерно забьется вновь; пусть кровь, заалев, быстро побежит по застывшим жилам и вольет могучую силу в твое неподвижное тело; пусть добрая правда откроет тебе глаза, а уши услышат, как стонет и плачет многострадальная земля твоих славных предков. Очнись, богатырь! Это говорю тебе я, Чарых-Кеёк, а мой голос — это голос родного края. Он зовет тебя! Вставай, отважный богатырь!

И поднялись с пепелища доблестные алыпы: Алтын-Теек, достающий рукой до вершины самой высокой вековой сосны; Тюн-Хара, способный одним махом сбить снежную шапку с макушки тасхыла, и Албанчи, сильнейший из сильных, равного которому не знал еще подлунный мир.

Шумный гомон наполнил ожившее стойбище. Радостно заблеяли овцы. громко заржали богатырские кони, пританцовывая у золотой коновязи.

Плачет от счастья сладкоречивая Чарых-Кеёк, увидев, как навстречу ей идет пробудившаяся от холодного сна жена Албанчи, красавица Килин-Арыг. держа за руку прекрасноокую Чибек-Арыг и щедрую сердцем Алып-Хан-Хыс.