О детях и прочей нечисти

Айша неохотно отцепляется от Кира, который потирает прихваченное место, и пробирается к Алтоше, огибая Старейшину по широкой дуге. Алтонгирел ждёт, пожёвывая губу, потом с заметным душевным усилием кладёт руки Айше на плечи. Оно того стоило — девочка сразу оживает и задирает голову в ожидании дальнейших команд.

— Я что хочу сказать, — негромко начинает Алтоша. — У Старейшины Ажгдийдимидина есть опыт усмирения своей силы. А мне пока что не приходилось с этим сталкиваться. Я остаюсь твоим учителем, да, но это не значит, что никто другой не может оказаться полезным. Мне кажется, мы могли бы, скажем, пригласить Старейшину на пару занятий. Ты ведь хочешь как можно скорее научиться говорить без проблем, правда?

Айша затравленно косится на Ажгдийдимидина, некоторое время мнётся, но в итоге всё — таки кивает.

— Хорошо, — одобряет Алтонгирел, а потом, бросив взгляд на меня, добавляет: — Я считаю, ты приняла правильное решение.

Айша застенчиво улыбается, обхватывает Алтошин локоть и практически повисает на нём.

Я вздыхаю с облегчением и уже собираюсь сгрести в кучку своих детей, да пойти домой, когда в приёмную, шарахнув дверью, врывается ещё один персонаж — высоченный детина лет двадцати пяти с перепуганными блестящими глазами.

— Где батя?! — громыхает он с порога. — Ажги — хон, что случилось?!

Ажги — хон? Это какой — то новый вариант обращения… Я понимаю, Унгуц и Сурлуг зовут нашего духовника «Ажги — хян», это вроде как «Ажгичка», но «Ажги — хон» — какая — то странная фамильярность. Впрочем, самого духовника она нимало не смущает. Он улыбается, кивает, встаёт и указывает на меня.

— А я чего? — моргаю я.

— Это сын Сурлуга, — поясняет Алтонгирел. — Расскажи ему, в чём дело.

— А — а… — я принимаюсь объяснять, что беспокоиться не о чем, а тем временем мозги у меня закипают: какой может быть сын у Сурлуга, если он пара Ажгдийдимидина? Но парень и правда на него похож. — Собственно, вы можете зайти к нему, мы тут просто о других делах говорили и не хотели мешать ему отдыхать…

Ажгдийдимидин подталкивает парня в спину, и вдвоём они скрываются за дверью палаты.

— Как его зовут — то хоть? — спрашиваю я у Алтоши, всё ещё раздумывая, прилично ли задать тот вопрос, который меня на самом деле интересует.

— Гардероб, — отрезает духовник.

— Как?! — каркаю я.

— Это прозвище, естественно, — поясняет Алтоша.

Пока я обтекаю, Кир, который, видимо, не знает такого слова, озвучивает мой нескромный вопрос.

— А откуда у пары духовника сын? Левый, что ли?

Алтоша прожигает его взглядом.

— Сурлуг был женат до того, как встретил Ажгдийдимидина. Его жена умерла в родах.

— Ох ё… — сочувственно протягивает Кир.

Через стекло я вижу, что Сурлуг не в пример большинству муданжцев, наказ врача выполняет в точности: лежит, молчит и не двигается, даже не пытается снять маску, хотя теперь, когда известно, на что была аллергия, маска и вовсе не нужна. Я решаю зайти и ослабить режим, а то бедняга Гардероб рехнётся с двумя немыми. Кир проскальзывает вместе со мной, вероятно, чтобы своими глазами увидеть живого пациента.

— Ему что, разговаривать нельзя? — озабоченно спрашивает Гардероб.

Я подавляю позывы к хохоту от комичности его прозвища в сочетании с серьёзностью ситуации.

— Можно. Собственно, на мой взгляд, ему и на ночь тут оставаться незачем, но лечащий врач — Дэн, он предпочитает перестраховаться.

— Спасибо вам, — с чувством говорит Сурлуг, садясь на койке. — Простите, что создал столько суеты из — за пустяка…

— Это был не пустяк, — поправляю я. — Вам просто невероятно повезло. Если бы сегодня Кир на полчаса позже мимо проходил, мы бы тут сейчас так мирно не разговаривали.

— Нойн — хон, я у вас в долгу, — тут же кланяется Сурлуг.

Кир неуверенно пожимает левым плечом.

— Погодите, как сегодня? — хмурится Гардероб. — Мне Ажги — хон ещё вчера написал, чтобы я срочно приехал, потому что с батей неладно…

Я строю рожу в том смысле, что кто — то мог бы вместо ссор и неадеквата сдать своего драгоценного в Дом Целителей, если ожидал беды. Но Сурлуг только сочувственно спрашивает:

— Ты знал, да?

Духовник кивает.

— Бедняга, — жалеет его Сурлуг. — Вот ты чего переживал — то всё время… ну иди хоть теперь отдохни, что ты тут в казённом доме будешь маяться? Я там акулий суп сварил утром, а ты ведь не ел, небось. Сынок, иди, побудь с ним, и сам поешь, с дороги — то голодный, полсуток в пути…

— Ну здорово, — отзывается сынок. — А кто о тебе тут позаботится?

— Да ладно! — отмахивается Сурлуг.

Ажгдийдимидин принимается обыскивать свой верхний диль и оглядываться по сторонам.

— Карандаш вы сожгли, — напоминает Кир.

Духовник выглядит так, как будто очень хочет ругнуться, но также очень хорошо понимает, что в его ситуации этого делать не стоит. Потом закрывает глаза и защипывает пальцами переносицу, наморщив лоб в сосредоточении.

— Тут за ним присмотрят лучше, чем я могу, — выдаёт он с некоторым трудом.

— Ого! — комментирует Гардероб.

— Ажги, ты снова говоришь! — расплывается в улыбке Сурлуг. — Так у нас праздник! Завтра буду пир готовить.

Духовник отмахивается и мотает головой.