О детях Кощеевых

– Под лестницей чулан есть, первое окно – это из него, – усмехнулся Клим.

Девушка гневно выдохнула, явно коря себя за промашку, потом повернулась к Климу.

– Ладно. Спокойной ночи. Я пошла.

– Куда это ты пошла? Открывай дверь.

– Чью?

– Свою. Должен же я убедиться, что ты правду говоришь и никого тут грабить не собиралась.

Девушка снова насупилась, но достала из кармана ключ и легко открыла соседнюю дверь.

– Убедился? – обиженно поинтересовалась она, проходя в комнату.

– Ага. Жень, а ты всё-таки куда ходила-то, а?

Женя хмыкнула. А потом взяла и захлопнула дверь прямо перед его носом. Клим некоторое время созерцал неровно окрашенную деревянную поверхность, потом постучал. И еще раз. Приложил ухо к двери и прислушался. В комнате было тихо, и узкая щель между дверью и полом была темна, а значит, Женя не стала включать свет.

Он усмехнулся, широко зевнул и побрел к себе. В постели его ждала подушка.

* * *

– Может, не пойдем, а? – неуверенно предложил утром Яков.

Клим поцокал языком, обвел взглядом парк, через который им предстояло добраться до полигона, и подавил возникшее от увиденного острое желание закурить. Вчера вечером прошел очередной дождь со снегом, а ночью ударил мороз, и все дорожки превратились в каток, да к тому же неровный. Сырой стылый воздух неприятно холодил нутро. При каждом выдохе изо рта вырывалось облачко пара. А в общежитии, из которого они только что шагнули на улицу, было сухо, тепло и уютно.

– Может, и не пойдем, – задумчиво ответил Клим, а потом махнул рукой. – Да куда мы пойдем? Пока дойдем, все ноги переломаем, а с переломанными ногами особо не побегаешь. Нет, пошли-ка лучше завтракать.

– Пошли, – радостно согласился Яков.

Вместе они добрались до комнаты Клима, скинули куртки и едва ли не наперегонки, будто мальчишки-отроки, кинулись наверх. Преодолели лестницу вприпрыжку, заслужив неодобрительный взгляд кого-то из жильцов, а потом, хохоча и то и дело ловя друг друга за шиворот, чтобы не дать другому обогнать себя, влетели в отгороженный холл, служивший в общежитии кухней. Настроение у обоих было преотличное, на календаре значилась суббота, у Клима был выходной, у Яши тоже, и совсем скоро к ним должна была присоединиться Злата, так что день обещал быть лучше некуда.

На кухне одуряюще пахло оладьями. Так, что рот мгновенно наполнился слюной. Источник запаха обнаружился тут же: на обеденном столе, которым в общежитии никто и никогда по прямому назначению не пользовался, потому что жильцы предпочитали есть у себя в комнатах, стояло блюдо, доверху наполненное сложенными на него пирамидкой золотистыми лепешками. Рядом стояла миска со сметаной. И всё это великолепие, судя по всему, предназначалось исключительно для двух людей, сидящих за этим самым столом.

Сначала взгляд зацепился за седенького старичка, одетого в косоворотку, подпоясанную красным расшитым кушаком. Ни дать ни взять только из Тридевятого, разве что лаптей не хватало. Пожалуй, Клим бы так и решил, но рядом со старичком обнаружилась его ночная гостья: короткие мышиные волосы, бесформенная черная футболка с надписями на неизвестном ему языке, широкие мужские штаны. Она вскинула бровь, когда увидела его: ты? Клим вскинул бровь в ответ: вот и встретились. Она поджала губы: не то чтобы я рада этой встрече. Клим хмыкнул: зато договорим, что не договорили! Она дернула носом и уткнулась взглядом в тарелку. На тарелке у нее тоже лежали оладьи.

Запах щекотал ноздри. Оладьями Клима в последний раз потчевала мама, и было это аж пять лун назад. Клим кинул беглый взгляд на Якова и понял, что они оба думают об одном: что за издевательство, что новым постояльцам мешало поесть в своих комнатах и не бередить людям душу? Местная скатерть-самобранка продолжала выдавать продукты с самым неподходящим вкусом, и братья уже давно отчаялись добиться от нее чего-то съедобного. В последний раз, кстати, она выдала им как раз оладьи. По ощущениям – чистый черный перец. Впрочем, вежливость никто не отменял, поэтому братья сначала поздоровались и почтительно кивнули, и только потом Яков не без грусти вздохнул и двинулся к одному из двух холодильников, где ему была отведена полка. Но тут старичок поднялся из-за стола и тепло им улыбнулся.

– Савелий Афанасьевич, – представился он. – Очень приятно. А вы, молодые люди, присаживайтесь, не стесняйтесь, у нас всего много и на всех хватит. А доченька моя вкусно готовит, не пожалеете.

Женя откинулась на спинку стула и уставилась на Клима: присядешь?

– Благодарю за приглашение! – ответил Клим. – Так пахнет славно, уверен, на вкус так же сказочно выйдет. Я Клим, а это мой брат – Яков.

– Вот и замечательно! – искренне обрадовался Савелий Афанасьевич. – А то мы с Чернавушкой тут сидим вдвоем, никто не приходит, а как же мы это одни съедим?

Клим вопросительно взглянул на Женю: Чернава, значит? Соврала, выходит, про имя. Но очередного обмена взглядами не состоялось: она неожиданно отвела глаза. Интересно.

– Клим… – шепнул Яков.

– Садись, садись, – приказным тоном велел Клим. – Невежливо от предложенной пищи отказываться. Давай-ка.