О детях Кощеевых

– Чернава… – снова выдохнул он. – Без благословения… Но я не сержусь… Я благословляю… За внука Сокола… Хорошо… Ай…

И он скривился от какой-то страшной, незнакомой Климу боли. Но они уже дошли до машины, из нее выпрыгнул водитель, забрал у Клима носилки и сам помог погрузить их.

– Вы можете поехать с нами, – сказал врач Жене. – Заполните документы. А вы, – обратился он к Климу, – если хотите, езжайте следом.

И врач назвал адрес больницы. Женя кивнула и запрыгнула в карету скорой помощи. Клим остался стоять на дороге. Задние двери захлопнулись, и машина умчалась, дико воя и сверкая огнями проблескового маячка. А перед Климом всё стояло Женино лицо: белое, с широко распахнутыми глазами…

Он до боли куснул себя за губу и достал из кармана телефон, чтобы вызвать такси.

В общежитие они вернулись поздно ночью. В больнице Савелия Афанасьевича определили в реанимацию, куда их, разумеется, не пустили, сказав звонить утром. Женя всё никак не могла успокоиться: то вроде бы брала себя в руки, то снова начинала плакать. Сделала два глотка приготовленного Климом чая, и ее вырвало в мусорное ведро, которое он успел подставить. И Клим не придумал ничего лучше, чем уложить ее спать.

– Не уходи, – взмолилась Женя, ловя его за руку. – Пожалуйста. Мне так страшно. А вдруг я тут, а он…

– Ну-ну, – попросил Клим, сел рядом с ней на кровать, прислонившись спиной к изголовью, и перехватил ее ладонь.

Женька жарко и судорожно дышала ему в бок.

– Он говорит, нам друг за друга держаться надо, а я, выходит, его бросила… – лихорадочно прошептала она.

– Нас всё равно не пустят, а тебе надо поспать, – вздохнул Клим. Эти слова ему самому показались жестокими, но кто-то из них должен был сохранять здравый смысл. И, судя по всему, этим кем-то предстояло быть ему. – Так что ты ложись, а утром мы позвоним и всё узнаем.

– Он всегда обо мне заботился…

– А мать? Умерла, да?

Спросил – и тут же осудил себя. Непонятно, переживет ли эту ночь Савелий Афанасьевич, а он еще и эту рану бередить вздумал. Но Женя восприняла вопрос неожиданно спокойно.

– Живая, – всхлипнула она. – Когда Лебедь отца на службу призвала, мать отказалась идти с ним в этот мир. Она осталась в доме моей старшей сестры и ее мужа, а меня они брать не захотели. Я уже тогда была страшненькая и языкастая. Кто такую замуж возьмет? Да и в хозяйстве от меня проку было мало. Смысл лишний рот держать? Мне было пять лет. И папа забрал меня с собой, сюда. Сказал, что мы будем друг у друга… Он всё для меня сделал. Мы с ним вечно по городам мотались и деревням каким-то, он искал артефакты, обезвреживал их. А в перерывах со мной занимался. Я на домашнем обучении была. Когда мне семнадцать исполнилось, выбил разрешение осесть, чтобы не надо было разлучаться, пока я вуз заканчиваю. Нам повезло, его приписали к питерскому отделению. Он, конечно, уже лежал в больницах, но еще ни разу – так… А если он?..

И тут Женя снова заплакала.

– Ничего, ничего. Выкарабкается. Он у тебя живучий.

Клим прикрыл глаза: он не любил врать и давать обещания, за которые не мог поручиться. Но разве мог он сейчас сказать что-то другое?

– Жень, а можно я закурю?

Она снова всхлипнула и кивнула.

– Кури. Папа раньше тоже курил. Это он потом, из-за сердца перестал. Врачи сказали, надо прекращать…

От Жени Клим той ночью так и не ушел. Прикорнул, сидя рядом с ней на кровати и держа ее за руку. А полседьмого проснулся по привычке, вышел из комнаты, прошел в дальний конец коридора и сам позвонил по номеру, неровно записанному на белом бумажном квадратике. Выслушал ответ медсестры. Вернулся и долго неотрывно глядел на спящую девушку. Во сне она совсем перестала напоминать ежа, и это было необычно. И такой ей мягкое и нежное имя Чернава шло куда больше, чем жесткое, но сильное – Евгения.

А потом Женя проснулась. Открыла глаза, смотрела на него секунд тридцать бездумно, затем вспомнила, подлетела на кровати и заозиралась.

– Я проспала, да? Надо позвонить! Где мой телефон? Ты не видел?..

– Я уже позвонил, – ответил Клим. Женя взглянула на него так, будто в его власти было казнить или миловать. – Всё хорошо, Жень, – поспешил заверить он. – Он жив и стабилен, пока в реанимации, но…

И Женя снова разрыдалась.

Весь следующий месяц Женя едва ли не жила в больнице. И, разумеется, им было не до развода.

Глава 25

Вопреки обыкновению в кабинете отца в Нави в этот раз отчего-то было темно, сыро и холодно. И когда Злата выдохнула, изо рта вырвалось облачко пара. Оно повисело в воздухе, дрогнуло и растаяло. Злата повернулась к камину, но топка, обычно озаренная жарким пламенем, сейчас чернела остывшим нутром.

Она подняла взгляд выше.

Над камином, где всю ее жизнь висел портрет матери, ныне зиял провал, очерченный прямоугольником рамы.