О детях Кощеевых

– Скажи, что любишь меня, – попросил Демьян, разрывая поцелуй. – Ты так редко это говоришь.

– Я боюсь, – созналась Юля. На душе сейчас было так спокойно, что вполне можно было озвучить правду.

– Чего именно боишься? – нахмурился Демьян.

– Что начну говорить, сглажу, и всё закончится.

– Юль, так не бывает. – Он качнул головой. – Поверь мне, я колдун. И я обещаю тебе: ничего не закончится, только если ты сама не захочешь.

– Я не хочу.

– Значит, всё в порядке, – уверенно заключил он и заглянул ей в глаза. – Всегда говори мне всё. Давай.

Юля смущенно улыбнулась.

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

– Люблю.

– Вот видишь, совсем не страшно, да?

– Почти, – еще шире улыбнулась она.

– Просто надо потренироваться. Давай еще раз.

Она кивнула. Прижалась лбом к его лбу. Заглянула в глаза. И зашептала в губы:

– Я тебя люблю. Люблю просыпаться с тобой. И засыпать. И даже готовить для тебя. И целоваться с тобой. И наблюдать, как вы с Чумой фырчите друг на друга. И как ты гладишь Маркиза. И как потом рычишь, что снова весь в кошачьей шерсти. Обожаю твои кудри. И мне нравится смотреть, как ты пьешь по утрам кофе. И как трясешь головой, когда вытираешь волосы после душа. И… Ох, я выдохлась.

– Нет! – воскликнул Демьян и прижал ее к себе за талию, будто испугался, что она уйдет. – Нет! Еще! Надо закрепить результат! – И добавил уже серьезно: – Пожалуйста, продолжи…

– Ладно… Я люблю слушать, как ты общаешься со своими клиентами. Мне нравится, что ты вежлив с ними, но при этом не позволяешь давить на себя. Люблю смотреть, как ты работаешь. И как играешь в свои компьютерные игрушки. Ты сущий ребенок в эти моменты. И еще как ешь трубочки со сгущенкой и потом облизываешь пальцы. И как смеешься. И как хмуришься. И как поджимаешь губы, когда открываешь мой шкаф. Нет ничего, что я хотела бы изменить в тебе, Дём. Я люблю тебя целиком, полностью, всего, без остатка…

– Юляшка… Котенок мой…

Демьян, кажется, поставил себе задачей зацеловать и загладить ее всю. Просто так, без всякого намека. И даже губы, что сейчас прошлись по ее груди, ни о чем не просили. Он один так умел: ласкать, ничего не требуя взамен. Просто заботиться. Просто любить двенадцать лет и быть поблизости на случай, если ей понадобится его плечо…

Юля не удержалась, притянула его к себе и сама принялась целовать везде, где могла дотянуться.

– Я люблю тебя, – шептала она, впервые спустив себя с цепи. – Слышишь. На самом деле я никогда и никого не любила, кроме тебя. Неважно, с кем я была, я всегда помнила о тебе. Я тебя люблю. Но боюсь разлюбить. И потерять тебя. Пожалуйста, пусть всё останется как есть…

– Так и останется.

– Ты обещаешь?

– Да.

– Навсегда?

– Да.

– Дём…

Демьян замедлился, и в том, как он гладил ее, появилось что-то гипнотическое. И в этот момент Юля и правда ему поверила. Поверила, что это до конца. И что можно говорить всё на свете.

Сейчас она как никогда ощущала, насколько они близки друг другу. Были только они вдвоем. И никого, кто мог бы их разлучить. Мягкое сияние светодиодной свечи ложилось на кожу Демьяна, и Юле она казалась медовой. И на цвет, и на вкус. Вся она сама тоже словно попала в мед, и тонула в его мягкости и сладости, и наслаждалась этим. Юля слишком доверяла ему, чтобы хоть на миг усомниться, что он позволит чему-то плохому случиться с ними.

«Говори мне всё», – сказал Демьян.

Говори мне всё.

– Дём, – выдохнула Юля. – Я хочу от тебя детей…

Тут-то всё и закончилось.

Глава 27

Демьян замер на середине очередного поцелуя. Отстранился, приподнявшись над ней на руках. Уставился не моргая. Юле почудилось, что ее резко рванули из ее бочки меда, и мгновенно стало неуютно. Ощущение безопасности и неги пропало. Машинально она поправила сорочку на груди и едва удержалась от того, чтобы попробовать натянуть на себя одеяло. Демьян вдруг показался ей неизмеримо далеким и даже немного чужим.

– Что? – испуганно спросила она, заглядывая ему в глаза. В полумраке они виделись ей черными, а не голубыми.

Он не ответил. Просто смотрел, и всё.

– Дём, что не так? – снова позвала она. – Это из-за моих слов о детях? Я, конечно же, не имела в виду прямо сейчас…

Демьян сел на постели. Свеча мигнула, потом вновь стала светить ровно. Юля не заметила этого. Она тоже отодвинулась к изголовью и села.

– Я… я что-то не так сказала?

– У меня никогда не будет детей, – отрывисто произнес он. – Я должен был объяснить тебе раньше…

Юля не узнала его голос. Это был чей-то чужой. Холодный, отстраненный. Неживой. Ничего в этом голосе не было от его родного, которым он водил за собой очередную завороженную его рассказом группу экскурсантов. И ее, конечно.

– Почему не будет? – шепнула она, еще не осознав, что именно означают для нее его слова.

– Я говорил тебе. Я проклят.

Говорил. Но ведь…

– Ты сказал, это ничего. Что ты запечатал проклятье. Что не умрешь.

– Не умру, – подтвердил Демьян.

Он произносил слова всё с той же спокойной, ровной, холодной интонацией, а ей так надо было, чтобы он снова стал ее Демьяном, чтобы обнял и успокоил, назвал Юляшей и сказал, что всё хорошо и они со всем справятся. Она слишком резко осталась одна.