О детях Кощеевых

Ростислав оторвался от трона, слетел вниз по ступенькам, подбежал к Злате и снова рванул ее вверх, но в этот раз, хвала богам, не за волосы, а за шиворот. Он прижал ее спиной к себе, и Злата почувствовала, как шеи коснулось лезвие.

– Игра началась, – с безумной радостью шепнул ей на ухо Ростислав.

Глава 34

Замок Кощея был сер и холоден, а волосы царевны, лежащей на полу, напоминали огонь. Будто текучее пламя, разметались они по каменным плитам, и казалось, что рядом с Кощеевой дочерью теплее и светлее. Она была словно солнце, внезапно вспыхнувшее на черном ночном небосводе. Только не ослепляла, а, наоборот, притягивала взор.

Больше всего Евдокии хотелось, чтобы Злата поговорила с ней. Княжна попыталась раззадорить царевну, но та не повелась на провокации. А ведь Евдокия ждала этой встречи с тех пор, как узнала от девицы царевича о ее существовании. У царя Нави была дочь. Злата давно достигла брачного возраста, но Кощей не торопился выдать ее замуж. И Евдокия решила, что они, вероятно, похожи и что царевне тоже будет интересно поговорить с ней. Но сейчас увидела, как сильно ошиблась. Они были совсем разными, и царевна не испытывала к ней ни малейшего интереса. Злата позабыла о ней, как только получила возможность доползти до своего – судя по всему – жениха. Дочка Кощея звала его Яшей. Левую сторону лица юноши покрывали шрамы, и смотреть на них было неприятно. А царевна словно этого и не замечала. Прижималась губами к изуродованному уху и шептала, шептала, шептала…

Как давно они знали друг друга? Что между ними уже было? Оставались ли они уже наедине? Как он касался ее?..

Княжне было очевидно, что они близки. Уж слишком беззастенчиво царевна прижималась к Якову. А он всё пытался приобнять ее, но рука безвольно падала на пол.

Евдокия глядела на них из темноты не мигая.

Ее давно волновали подобные вопросы. Как это бывает? Как случается? И что чувствуешь, когда рядом кто-то есть? Когда к тебе кто-то прикасается. Обнимает. Целует…

Когда-то давно она пыталась подсмотреть подобное в мыслях и чувствах своих служанок и даже приходивших к отцу бояр. Но увиденное мало напоминало сказку.

Однако сейчас перед ней была царевна, а у нее не могло быть, как у служанок и боярских жен. Ведь так?

Евдокия попыталась заглянуть в ее разум, но его заслоняли стены не менее прочные, чем те, что окружали Кощеев замок. А вот разум юноши не охраняло ничего. И княжна нырнула в него, но там царила агония. Евдокия испугалась, потому что однажды ей уже довелось окунуться в подобное, и сбежала.

Давным-давно у нее была нянечка-кормилица, она рассказывала Евдокии сказки, и маленькая княжна мечтала, что за ней явится царевич и освободит, заберет у отца и увезет туда, где они будут счастливы. Нянечка пряла, или вышивала, или шила что-то, и сказки лились из ее уст одна за другой, обрастали подробностями и прорастали обещаниями: и с тобой, родная, так будет. Евдокия лежала на лавке и смотрела на пламя свечи, и в нем видела всё, о чем говорила женщина. Мысли нянечки были текучи и спокойны, как вода, и вместе с ней юная княжна верила в свое чудесное будущее.

Евдокии минула шестая зима, когда отец решил, что нянечка ей больше не нужна.

И она осталась одна. Отец старался оградить дочь от тех, кто мог догадаться о ее способностях и как-то повлиять на нее, запретил слугам разговаривать с ней. Сам взялся тренировать ее и требовал докладывать, о чем думали те, кто приходил к нему с челобитными и донесениями. Евдокия сидела за плотной занавеской позади отца и слушала, слушала, слушала… Мужчины, посещавшие ее отца, мыслили о плохом и желали плохого друг другу. Вряд ли их помыслы были тем, о чем стоило знать шестилетней девочке. Но она никогда об этом не задумывалась. Послушно запоминала и пересказывала отцу и пыталась понять их в меру своих сил.

Между тем по палатам поползли слухи: дочь князя – чудовище, и он не зря прячет ее ото всех. И отец остался единственным человеком, чья речь бывала обращена к ней.

Так длилось до тех пор, пока в качестве слуги за трапезой к ней не приставили мальчишку из мелкого боярского рода. Его звали Степаном. Он был ее ровесником. Сейчас Евдокия уже не могла вспомнить его лица, о чем втайне от самой себя горевала. Но за долгое время он стал первым, кто заговорил с ней. В первый раз она промолчала. Во второй – улыбнулась. В третий – не смогла удержаться от ответа.

Степан не думал ни о чем плохом, и она была ему искренне интересна. Они подружились, и целых два года им каким-то чудом удавалось скрывать эту дружбу ото всех. А потом он предложил ей сбежать в сад и поесть яблок…

Прошло так много лет, а княжна всё еще помнила ощущение от тепла его ладони – та была мягкой и широкой, и больше, чем ее. Она помнила, каково это было – бежать за ним по коридорам и прятаться на лестнице, держась за его плечо…

И как много яблок было в саду. Степан предложил ей выбрать самое спелое, самое красное. Она выбрала, он сорвал. Сок брызнул во все стороны, когда Евдокия вонзила в него зубы.

А потом ее отец их нашел.