«Элен, сегодня хороший летний день. Я думаю, ты слишком молода, чтобы задумываться о значении отдельных дней. Ты живешь на этой земле всего около семи тысяч дней, а человеку нужно прожить на ней по крайней мере десять тысяч, чтобы начать осознавать, что жизнь не бесконечна и с днями нельзя поступать как попало. Я существую на свете уже больше, чем тринадцать тысяч дней, и уже виден конец – безграничные возможности сильно сузились. Нужно шить костюм в зависимости от количества сукна, а сукна не просто мало, но оно еще и постоянно рвется. Когда ты молода, тебе кажется, что можно выкроить время и сделать себе всевозможные роскошные наряды – кивера, ризы да докторские мантии, трико Нижинского [159]
и брюки грифельного цвета, которые носил Рембо , или же алую рубаху Гарибальди [160]. Когда число твоих дней подойдет к десяти тысячам, ты начнешь понимать, что будешь счастлива, если тебе удастся скроить один приличный рабочий костюм, который был бы всегда в твоем распоряжении. Это гнетущее осознание, а летний день – один из немногих, который способен тебя успокоить. Самый долгий день. Один из шестидесяти – семидесяти самых длинных дней из отпущенных нам двадцати пяти тысяч. А что я сделал с этим самым долгим днем – одним из самых обыденных, самых заурядных? Перечень моих занятий унизительно нелеп и бессодержателен. Единственное, делающее мне честь и в глубоком смысле этого слова разумное дело, которое я сделал, это недолгое размышление о тебе, Элен, и это письмо…»– Что-нибудь интересное в письмах? – спросила миссис Эмберли, когда ее дочь снова вышла из дома.
– Только записка от Джойс.
– От нашей мемсаиб?
Элен кивнула.
– Она живет в О-Олдершоте, ну, вы знаете, – объявила Мери Эмберли собравшейся компании. – В О-Олдершоте, – повторила она, протянув первый слог так, что место стало смехотворно нереальным, а факт проживания в нем Джойс превратился в фантастический и почти неприличный миф.
– Можешь благодарить звезды за то, что ты не живешь в О-Олдершоте, – сказал Энтони. – В конце концов, это ты должна была там оказаться как генеральская дочь.
В самый первый момент тот факт, что он перебил ее, заставил Мери сделать паузу, она уже пыталась развить свои фантастические вариации на тему Олдершота. Но хорошее настроение вернулось к ней, когда она осознала, насколько большую возможность он предоставил ей.
– Да, я знаю! – нетерпеливо вскричала она. – Генеральская дочь. Но ты понимаешь, что по милости Божьей я могла бы сейчас быть полковничьей женой? Я была на волосок от выхода замуж за военного. На волосок, говорю я тебе. За восхитительно прекрасного человека. Но мамонта. – Она потерла лоб. – Абсолютного мамонта. Еще хорошо, что он оказался таким непробиваемым занудой. Будь он хоть на миллиметр привлекательнее, я бы бежала с ним в Индию. И что потом? Это невообразимо.
– Невообразимо! – повторил Беппо с легким смешком.
– Отнюдь, – сказал Энтони. – Прекрасно вообразимо. Каждый вечер клуб от шести до девяти, вечеринки в доме правительства, адюльтер в жаркую погоду и поло в прохладную, непрестанная возня с индийскими слугами, постоянные денежные затруднения и домашние сцены, время от времени эпидемии малярии и дизентерии, ежемесячная связка подержанных романов из Книжного клуба, газета «Таймс» и все время неминуемое приближение старости – в два раза быстрее, чем в Англии. Если вы когда-нибудь были в Индии, ничего проще вообразить нельзя.
– И ты думаешь, все это постигло бы меня? – спросила Мери.