Джоан снова подняла лицо и наградила его мимолетной улыбкой благодарности.
– Ты сделал многое уже тем, что просто выслушал.
Они вышли из ресторана, и Энтони, проводив ее до автобуса, направился к Британскому музею, раздумывая по дороге, какого рода письмо написать Брайану. Стоило ли ему умыть руки и просто послать отписку о том, что Джоан чувствует себя хорошо и счастлива? Или он должен сообщить Брайану, что она все ему рассказала, и затем продолжать советовать, увещевать, убеждать? Энтони прошел мимо двух огромных колонн портика в холодный мрак внутри. «Обычная проповедь, – подумал он с отвращением. – Если только можно подходить к этой проблеме так, как к ней нужно подходить – как к раблезианской шутке. Но от бедного Брайана вряд ли можно было ожидать того, что он увидит все в нужном свете. Даже если бы размышления – для разнообразия – в раблезианском стиле принесли ему огромнейшую пользу. – Энтони показал свой билет служащему и прошел в читальный зал. В этом всегда была беда, – размышлял он, – никогда не удается заставить человека быть каким-нибудь, кроме того, какой он есть в действительности, или повлиять на него средствами, в надежности которых он уже усомнился». Он толкнул тяжелую дверь и оказался под куполом, источавшим слабый запах книжной пыли. Миллионы книг. Сотни тысяч авторов из разных веков, и каждый был убежден в своей правоте, уверен, что знает заветную тайну, думал, что сможет убедить весь мир тем, что доверит ее бумаге и чернилам. В то время как, конечно же, единицы, которых удавалось убедить, были те, которых природа и обстоятельства уже убедили. И даже на них нельзя было полностью полагаться. Обстоятельства менялись. То, что казалось истинным в январе, уже не действовало в августе. Служащий протянул Энтони книги, отложенные для него, и он прошел на свое место. Огромные духовные пласты в непрекращающихся родовых муках, и в результате – что?
Довольный своим открытием, он оглядел читающих рядом с ним – мужи, похожие на моржей, тусклые фемины, индийцы, изможденные или цветущие, усатые патриархи, молодые люди в очках. Наследники всех веков. Удручающие, если воспринимать их серьезно, но также нестерпимо смешные. Он сел и открыл книгу де Ланкре «
– У меня есть рассказ для тебя, – провозгласил он, перелетев порог комнаты.
– Наверное, грубоватый и пошлый, – ответила Мери Эмберли, сидевшая на софе.
Энтони поцеловал ей руку в той вычурной манере, которую недавно усвоил, и сел.
– Тем, кто пошл сам, – произнес он, – все кажется пошлым.
– Удачно сказано! – И с кривой улыбкой маленьких губ и темным мерцанием суженных век она добавила: – Грязный ум – это пир на время.