О дивный новый мир. Слепец в Газе [Авторский сборник]

– Как я могу запретить им смотреть, если они хотят? – спросил доктор, вытирая руки. – А теперь, Энтони Бивис, – продолжил он почти свирепо, – крепитесь. Будет достаточно тяжело, так что, пожалуйста, без истерик.

Умолкнув и, из-за того, что тот пристыдил его, сердясь на Миллера, Энтони вымыл руки и надел чистую рубашку, которая должна была служить в качестве рабочего халата.

– Ну а теперь, – сказал доктор, шагнув вперед, – мы должны начать с удаления из этой ноги крови.

Из «этой», а не из «его» ноги, думал Энтони, стоя рядом с доктором и смотря на Марка, бесчувственно лежащего на ложе. Что-то безличное, никому, в сущности, не принадлежащее. Нога. Но лицо Марка, его спящее лицо, теперь так невероятно спокойное, гладкое, несмотря на изможденность, как будто смертельное окостенение натянуло на искалеченные и напряженные мускулы новую кожу – оно никогда не стало бы просто «этим лицом». Оно было «его», его из-за несходства с той презрительной, страдающей маской, через которую Марк иногда смотрел на мир. Может быть, более всего из-за этого несходства. Энтони внезапно вспомнил, что говорил ему Марк еще несколько месяцев назад на Средиземном море, когда он проснулся и увидел эти глаза, теперь закрытые, но тогда широко открытые и яркие от насмешки, с сардонической ухмылкой разглядывающие его через москитную сетку. Может быть, человек на самом деле является тем, кем кажется во сне. Невинность и мир – сущность разума, а все остальное – простая случайность.

– Возьмите его ногу, – приказал доктор Миллер, – и поднимите ее как можно выше.

Энтони исполнил то, что ему было сказано. Нелепо поднятая, жутко распухшая и потерявшая естественный цвет, нога казалась более безличной и более неодушевленной, чем когда бы то ни было. Запах омертвевшей плоти ударял ему в нос. У него за спиной, среди деревьев послышался голос, пробубнивший что-то нечленораздельное, затем раздался смех.

– А теперь пусть ногу держит mozo, а вы стойте рядом со мной. – Энтони повиновался и снова стал дышать смолой деревьев. – Подержите эту бутылку.

Доктор удивленно пробормотал: «Amarllo!»[211] – лишь только смочил бедро флавином [212]. Энтони снова взглянул в лицо своего друга; оно оставалось безмятежно-кротким. Совершенно чистым и спокойным. Нога с черной мертвой плотью; пила в растворе марганцовки, ножи и медицинский зажим; любопытные дети во все глаза смотрели из-за деревьев – никто не обращал особого внимания на Марка, виновника всего.

– Теперь хлороформ, – велел доктор Миллер. – И вату. Я покажу вам, как пользоваться этим. Затем вы продолжите сами. – Он открыл бутылку, и запах хвойных деревьев при солнечном свете сменился резким тошнотворно-сладковатым запахом.

– Ну, видите, в чем здесь секрет? – спросил доктор. – Вот так. Теперь делайте сами. Я скажу вам, когда остановиться. А я буду накладывать жгут.

На деревьях не было птиц и почти никаких насекомых. Деревья были мертвенно-тихими. Эта солнечная полянка – маленький островок речи и движения среди океана молчания. И в центре островка еще одна молчаливая точка, более сильная, более роковая, чем молчание в лесу.

Жгут был наложен. Доктор Миллер приказал опустить нелепо задранную ногу. Он придвинул табурет к изголовью, сел, затем снова встал и, в последний раз вымыв руки, объяснил Энтони, что оперировать ему придется сидя. Ложе было слишком низким, чтобы он мог стоять. Еще раз придвинув табурет, он сунул руку в сосуд с марганцовкой и вытащил скальпель.

При виде того, как широкие лохмотья кожи свисали, как банановая кожура, но в этот раз с кровоточащего плода, Энтони охватило жуткое ощущение тошноты. Рот его увлажнился от слюны, и ему пришлось непрерывно глотать, чтобы избавиться от нее. Он непроизвольно закашлялся, словно с ним вот-вот случится приступ тошноты.

– Теперь осторожней, – сказал доктор, не поднимая глаз. Артериальным зажимом он закрепил край гадко пахнущего сосуда. – Думайте об этом по-научному. – Он сделал еще один надрез алой плоти. – А если вам станет плохо, – продолжал он с внезапной резкостью, – ради Бога, идите и делайте все быстро! – Затем тоном профессора, который демонстрирует студентам интересный момент, проговорил: – Необходимо отрезать длинные нервы. Будет жуткое стяжение, когда ткани срастутся. И тем не менее, – добавил он, – ему, видимо, придется пережить еще одну ампутацию дома. Боюсь, культя не будет хорошей.