О дивный тленный мир

Вернемся к дню открытых дверей. После перерыва на кофе на сцену вышла Гейл Данэм — дама около 75 лет с аккуратными волнами седых волос и целой коллекцией брошей на лацканах — и красивых, и довольно аляповатых. Она весь день сидела одна: от многочисленных представителей авиалиний ее отделяло несколько стульев, и она выглядела каким-то отклонением на фоне официальных костюмов. Данэм — исполнительный директор Национального альянса и фонда по авиационным катастрофам, который был создан родственниками выживших и погибших для повышения стандартов авиационной безопасности и выживаемости, а также поддержки семей жертв. В Kenyon не скрывали восторга от ее визита. Эта откровенная, обходительная женщина понимает, как функционируют авиалинии (она сама 27 лет проработала в American Airlines), и при этом прекрасно знает, каково потерять в катастрофе близкого человека и вдобавок получить плохое отношение со стороны компании. В марте 1991 года Boeing 737–200 рейса 585 United Airlines при заходе на посадку в Колорадо-Спрингс[41] перевернулся вправо, накренился носом вниз до почти вертикального положения и врезался в землю[42]. На записи с места крушения в парке к югу от аэропорта видно черное пятно, опаленную траву и куски самолета — такие маленькие и рассеянные, как будто он испарился. Никто на борту не пережил удара: погибли два члена экипажа, три бортпроводника и двадцать пассажиров. Капитаном воздушного судна был бывший муж Данэм, отец ее дочери. Она была в системе и при этом потеряла близкого. На этот день открытых дверей она пришла только затем, чтобы прямо призвать собравшихся здесь представителей сотен авиалиний перестать говорить «Дело закрыто». Эта фраза пришла из лексикона страховых компаний и не означает ничего. Никакого закрытия не бывает. Авиакатастрофа не может кончиться.

Если закрыть дело — это недостижимая итоговая точка, что дает обнаружение тела? Что оно изменит для выживших, если жизнь уже никогда не будет прежней? Чего мы хотим добиться и как в этом поможет найденный труп? Никто не сомневается, что погибшего надо найти. Это аксиома. Но при этом многим людям трудно смотреть на останки, кто-то отказывается. Некоторые религии не придают телу особенного значения: человек переходит в иной, лучший мире, и пустой сосуд, в котором уже нет души, не столь важен. После войн, природных и антропогенных катастроф миллионы уходят на то, чтобы вернуть тела семьям, целиком или частями. Ради чего? Какой смысл в наличии тела на похоронах, если гроб с тем же успехом может быть пуст и никто, кроме несущих, этого не заметит?

В 1975 году в Испании скончался генерал Франко, правивший страной почти четыре десятилетия. Его диктатура сопровождалась многочисленными преступлениями, которые историки иногда называют даже «испанским холокостом». Погибли сотни тысяч граждан, однако правительство решило не копаться в прошлом и сосредоточиться исключительно на будущем народа. Был согласован так называемый Пакт о забвении, своего рода узаконенная амнезия. По закону об амнистии тех, кто причинил при Франко море страданий, не преследовали, и Испания двинулась вперед. В отличие от Германии, там не стали превращать концлагеря в мемориальные музеи и отдавать чиновников под суд. Улицы сохранили прежние названия, представители власти не сменились и начали с чистого листа. По тому же принципу те, кого солдаты Франко столкнули в массовые могилы, в них и остались. Эксгумация — раскапывание прошлого в буквальном смысле — была запрещена. Некоторые знали в общих чертах, где лежат их родственники, и бросали цветы через стены или привязывали их хомутами к отбойникам на обочине. Их тянуло туда, где, как они были убеждены, нашли покой жертвы. Ассенсьон Мендьете было 92 года, когда в 2017 году выяснилось, что в одной из многих ям лежит ее отец. Его бросила туда в 1939 году расстрельная команда. Была назначена эксгумация. Она стала результатом судебного процесса в Аргентине, а не в Испании. Преступления против человечества можно судить в любой точке планеты, что весьма полезно, когда виновное государство по закону не дает ход делу. Узнав из новостей, что отца идентифицируют по ДНК, она сказала: «Теперь я умру счастливой. Теперь я его увижу, пусть даже кости или пепел»[43].

Мендьета умерла через год после обнаружения отца[44]. В стенах кладбища, где его расстреляли, до сих пор видны следы от пуль. Она всю свою жизнь боролась за то, чтобы вернуть его прах.