Я понимаю, что прогуливаю работу, но мне всё равно.
Паша
На следующий день я иду в первое попавшее риэлтерское агентство и снимаю одну из первых предложенных квартир. Это откровенная дыра, но мне всё равно. Здесь есть холодильник, диван и душ, больше мне ничего не нужно.
Подписав договор и получив ключи, я иду в ближайшие магазины и покупаю постельное бельё, какую-то посуду и прочие мелочи.
Вечером раскладываю диван, стелю свои покупки и ложусь. Я лежу и думаю, что сейчас я опять начинаю всё сначала, как десять лет назад. Я вспоминаю как родители выгнали меня тогда из дома, тихого скромного домашнего мальчика девятнадцати лет, практически без вещей и средств к существованию. Вспоминаю как ночевал в общаге, в комнате у каких-то Ленкиных друзей. На полу, на тощем матрасе, который еле помещался в проходе между кроватями. А потом в комнате у друзей друзей и так далее, несколько недель, пока мы с Ленкой не решили снимать квартиру. Ленка работала, я тоже нашёл подработку, и мы могли себе это позволить.
Переворачиваюсь на бок, смотрю на выцветшие обои в цветочек и думаю о Дэне. Моя боль шевелится во мне. Я вспоминаю сцену, которую видел – Дэн и Ярик, оба голые, Ярик ласкает спину Дэна, целует ягодицу. Я сжимаю зубы до скрипа, мну одеяло. Скулю, а потом ору в голос:
– Дэн! За что, Дэн?! Почему?! Сука, Дэн! Сука, за что?!
Пустая квартира не отвечает мне. Поворачиваюсь на спину, смотрю на потолок, на трещины в побелке и опять ору:
– Дэн! Сука, Дэн! За что?!
Слушаю эхо. Чувствую, как по щекам текут слёзы. Засыпаю.
Всю следующую неделю, я просто валяюсь в постели. Моя боль валяется со мной. По ночам мы с ней кричим имя Дэна вперемешку с нецензурными словами, а днём тупо лежим и смотрим на потрескавшуюся побелку или изучаем орнамент на старых пожелтевших обоях.
Сестра звонит каждый день, но я говорю, что мне некогда, что я обустраиваюсь на новом месте. Ни хрена я на самом деле не обустраиваюсь. Я купил каких-то полуфабрикатов, мешок пельменей и коробку чая. Всё. На этом моё обустройство закончилось.
Глава 20
Денис
Все майские праздники слились для меня в один день. В один большой пьяный день. С тех пор как Павлик уехал, я ни разу не был трезвым. Между праздниками были какие-то рабочие дни, но я не ходил на работу, я тупо бухал.
Я помню, что ко мне часто приезжал Эдик. Я помню, как он орал и ругался. Я помню, как он молча сидел напротив меня, обхватив голову руками. Я помню, как он засовывал меня матерящегося под холодный душ и укладывал спать. Всё помню, но сквозь пелену алкогольного опьянения.
В один из дней я опять сижу на кухне в обнимку с полупустой бутылкой. Коньяк давно не обжигает горло, не согревает. Он лишь отдаёт горечью. Горечью моей измены, и горечью Пашкиного бегства.
Ко мне приезжает Эдик. Я открываю.
Он с порога начинает:
– Опять пьёшь?
– Отвали, – говорю я заплетающимся языком.
– Дэн, кончай бухать!
– Отвали, – повторяю я.
Я сижу на кухне, а Эдик стоит в дверях.
Я пьяно скулю:
– Он не вернётся, Эдик, не вернётся
Я бью кулаком по столу со всей дури. Больно. Матерюсь. Наливаю и выпиваю.
– Дэн, ты совсем с катушек слетел! Хуже чем с Яриком.
Ярость. Меня охватывает ярость. Я вскакиваю и вцепляюсь в лацканы пиджака брата:
– Не смей! – кричу я. – Не произноси при мне это имя!
Эдик отрывает от своего пиджака мои руки и толкает меня обратно на стул. Я закрываю лицо руками и затихаю.
Брат подходит ко мне, я утыкаюсь лицом в его живот, он обнимает мою голову, прижимает к себе. Я чувствую, как его рубашка становится мокрой от моих слёз.
Через несколько дней после майских праздников весь алкоголь у меня дома заканчивается. Я сижу вечером на кухне протрезвевший и думаю как поступить: так сдохнуть или сходить в магазин за бухлом.
Звонок в дверь. Тащусь в прихожую и открываю. Эдик, конечно. Надо ему ключи что ли дать. Всё равно он почти каждый день приезжает пилить меня.
Брат заходит, смотрит на меня с недоверием и спрашивает:
– Ты что, трезвый?
– Да. Всё кончилось. Может сгоняешь?
– Обойдёшься, – говорит он устало и идёт на кухню.
Мы сидим за столом друг напротив друга. Я смотрю на брата трезвыми глазами. Он выглядит очень уставшим и осунувшимся.
– Эдик, у тебя проблемы?
Брат смотрит на меня:
– Ты – моя проблема.
– Эдик, не надо…
– Прости, Дэн, – устало говорит он. – Просто я заебался. Ты не просыхаешь. Я тащу на себе кафедру, твои пары, твоих дипломников, езжу почти каждый вечер к тебе… Жена со мной не разговаривает, потому что я почти не бываю дома. Детей я практически не вижу. Я устал. Я так устал, Дэн…
Мне становится очень стыдно.
– Эдик, прости меня. Я возьму себя в руки, обещаю.
– Да, возьмёшь… Когда-нибудь… Может быть… А может и не возьмешь.
Я понимаю, что моя жизнь разрушена, но я не хочу разрушать ещё и жизнь брата.
– Эдик, я приеду завтра на работу.
Он смотрит на меня и грустно усмехается:
– Что, у вас закрыли ночной магазин?
– Иди к чёрту, – говорю я.
Брат вздыхает и уходит.
Я не иду в магазин. У меня жутко болит голова. Выпиваю таблетку обезболивающего, завожу будильник и ложусь спать.