О евреях (СИ)

По-видимому, "еврейский вопрос" достиг наивысшей степени остроты после того, как, стремясь как-то улучшить тяжелое положение еврейского населения, руководство ЕАК предложило создать в Крыму или в Поволжье какую-то форму еврейского государственного образования. О предложении было доложено Сталину. Он отнёсся к нему крайне отрицательно. Мнение вождя сыграло свою роль. Власти не стали препятствовать росту антиеврейских настроений. Об этом свидетельствуют два происшествия в далеко отстоящих один от другого городах.

В письме евреев-фронтовиков, киевлян, направленном осенью 1945 г. на имя И. Сталина, Л. Берия и П. Поспелова (редактора газеты "Правда"), говорилось: "Здесь свирепствует ещё невиданный в нашей советской действительности антисемитизм. Слово "жид" или "бей жидов..." со всей сочностью раздаётся на улицах столицы Украины, в трамваях, в троллейбусах, в магазинах, на базарах и даже в некоторых советских учреждениях. В несколько иной, более завуалированной форме это имеет место в партийном аппарате вплоть до ЦК КП(б)У, отмечавшего, что "Есть евреи-коммунисты, которые приходили в райкомы партии, рвали или бросали свои партийные билеты, так как считали для себя недостойным быть в рядах такой партии, которая проводит расовую политику, аналогичную фашистской партии".

Письмо евреев-фронтовиков сообщает также о произошедшем в Киеве в сентябре 1945 г. "первом в условиях советской власти" еврейском погроме, во время которого за один только день было избито 100 евреев, а 36 из них были доставлены в тяжёлом состоянии в киевские больницы, где пятеро скончались в тот же день. Попутно пострадали несколько русских, похожих внешностью на евреев.

Примерно одновременно с письмом киевлян в ЦК ВКП(б) поступило коллективное послание из г. Рубцовска Алтайского края. В нём подробно сообщалось о нескольких антиеврейских эксцессах, в том числе и о том, что произошёл 8 июля 1945 г. во время футбольного матча на местном стадионе. Авторы послания обращали внимание на то, что в провоцировании эксцессов существенную роль играло бездействие местных властей. В послании содержался весьма важный и не по времени смелый вывод: "Масштабы обыденной юдофобии социальных низов были бы значительно меньшими, если бы по закону сообщающихся сосудов она не подпитывалась государственным антисемитизмом политических верхов".

В первые послевоенные годы советские евреи по указанным причинам направляли обращения и петиции не в партийные и государственные органы, а в ЕАК, наивно полагая, что этот получивший международное признание орган может взять на себя заботу по увековечению памяти евреев-жертв нацизма, изданию книг, журналов и газет на еврейском языке, созданию музеев или постоянно действующей столичной выставки, посвященной участию советских евреев в Великой Отечественно войне, а также возобновлению преподавания еврейского языка и восстановлению синагог, разрушенных до начала и во время немецкой оккупации.

Подобные обращения, как оказалось, лишь стимулировали рост антиеврейских настроений в высших эшелонах власти, трансформировавшихся в реальные действия местных властей.

Как и следовало ожидать, довольно скоро ЕАК стал подвергаться критике и обвинениям в "политически вредной" деятельности едва ли не с момента его создания. Первое из главных обвинений ЕАК формулировалось так: "Статьи, посылаемые Еврейским комитетом, посвящены главным образом деятельности евреев, их участию в Отечественной войне. Жизнь Советского Союза показана как бы сквозь призму участия в ней евреев. Это облегчает проникновение статей в "зарубежную" еврейскую печать и в какой-то степени оправдано, но комиссия считает, что это не может быть общей установкой в работе".

Нашёлся же, конечно, и "полезный, правильный" еврей - некто С. Брегман, заместитель наркома госконтроля РСФСР, кооптированный в ЕАК в конце 1944 г., обвинивший комитет в отсутствии политической бдительности и попустительстве "в отношении некоторых неустойчивых людей, которые колеблются, шатаются", позволяющих себе "выступать в антипартийном духе" и "делать поклёп на советскую действительность".