союзник Верманд" нехотя согласился на предложенного Гешу,
благо выбора у него не было. После всего норвежец подозвал
боцмана и оба спустившись на борт баркаса скрылись в его
небольшой надстройке. Они говорили о чём-то не менее получаса,
затем Устиныч вышел из рубки , неся на плече, что-то довольно
тяжёлое и длинное замотанное в брезент. Странный предмет был
отправлен в каптёрку вместе с каким-то небольшим, но увесистым
ящиком, так же прибывшим с борта союзного баркаса.
181
Непривычно серьёзный Гена солидно попрощался с
товарищами,сдержанно пожав всем руки. Он спустился в баркас
следом за Вермандом. "Эидис" отшвартовавшись от "Жуковска"
отправилась к родному берегу, ставшему вдруг опасным и как
будто чужим. Боцман же тяжело вздохнул и задумчиво выдал
очередную загадочную тираду: "Вот ведь как бывает,малый. И
бывших врагов жизнь порой превращает в союзников... "
П. м. П." Тайна полярного острова. глава 31 "Боцман и полярный
бич"
Баркас с красивым женским именем "Эидис" скрылся за скалами
и мне вспомнилась шутка нашего капитана, когда он назвал
Верманда, Верещагиным из кинофильма " Белое солнце пустыни".
Я вспомнил крик Сухова из фильма: " ..Верещагин! Уходи с
баркаса!.. ..не заводи машину! Взорвешься! Стой!.. " и мне стало
не по себе. Вдруг навалилась усталость от всего пережитого и
услышанного этой бессонной ночью и я едва передвигая ноги и
стараясь не светится трусами из порванных штанов поплёлся в
кубрик, где еле заполз на свою верхнюю матросскую койку с
бортиком и тут же благополучно вырубился.
Мне приснился цветной, широкоэкранный сон. В нём боцман
Сухов и Верманд-Верещагин оба в белых тюрбанах и цветных
бухарских халатах долго и со вкусом пили зелёный чай, солидно
подливая в него французский коньяк, расположившись словно в
чайхане на вершине Медвежьего крыла. Я таращился на них , сидя
как гагара на краешке соседнего скального уступа и вдруг с
ужасом понял, что являюсь ни кем иным, как красноармейцем
Петрухой и ко мне снизу карабкается по скалам нечто немыслимое
182
- двухголовый, как сиамские близнецы Чёрный Абдула. Головы
Люци и Кранке жутко покачивались на тонких шеях, растущих из
одного массивного туловища.
Оно, это нечто, вот-вот доберётся до моего уступа и заколет меня
ржавым штыком от старой трёхлинейки. Я пытаюсь позвать на
помощь роскошно усатого, как гусар Сухова и богатыря
Верещагина в седой норвежской бороде, но как бывает в таких
кошмарах - язык словно парализован. Вдруг пришло ещё одно
отчётливое понимание, что я вовсе никакой не Петруха,а младшая
жена Абдулы - Гюльчатай и красноармейская гимнастёрка на мне
потому, что я, аккуратная девочка, постирала своё пёстрое
узбекское платьице и оно теперь сохнет на соседней скале.Тут я
просто разозлился - хрен редьки не слаще, значит не зарежут ,а
задушат, да ещё перед смертью этот оголодавший муженёк
двуглавый тут же на скале заставит меня, такую нежную,
супружеский долг выполнить. Это было уже слишком и я
проснулся в ледяном поту от собственного вопля.
" Чего орёшь, впечатления одолели? " - осведомился, стоящий у
изголовья койки Борис. - " Тебе между прочим через десять минут
на вахту, так что подъём." Я взглянул на наручные "Командирские"
со светящимся циферблатом - было без десяти двенадцать.
Поскольку тёмный и душный кубрик был заполнен
похрапывающими матросами это была полночь, выходило что я
проспал без малого двенадцать часов. Со сна меня била дрожь. И
то сказать - на палубе, куда я поднялся по трапу из кубрика был
хоть и май месяц, но не "баловником" ни "чародеем" он не был и
тем более не "веял свежим своим опахалом". Скалы Медвежьего
крыла хоть и защищали от от порывов холодного ветра, но
пронизывающие сквозняки по палубе "Жуковска" гуляли вовсю.
Я завернул в боцманскую каптёрку, чтобы прихватить
положенную палубной вахте телогрейку. В каптёрке горел свет. В
дальнем углу на ящиках сидел Бронислав Устиныч, разложивший
перед собой какие-то железки и старательно, даже с нежностью,
протирал их ветошью, сдувая невидимые пылинки. Я подошёл
ближе и увидел на ящике самую большую деталь - длинный
массивный ствол с удлинёнными отверстиями. " Ух ты, пулемёт!
Настоящий! Откуда?! " - вырвался у меня восхищённый
183
мальчишеский возглас. Вспомнив, с каким грузом боцман покидал
борт "Эидис", я не стал уточнять происхождение этого хотя и
разобранного, но всё же впечатляюще грозного смертоносного
механизма.
Устиныч перехватил мой горящий взгляд и не удержался от
лирического комментария: " Любовь к оружию ! Любовь к оружию
свойственна всем нормальным пацанам и большинству мужчин.