Читаем О гениях, школе и бессонных деньках (СИ) полностью

Так быстро они не работали еще никогда, но деревянная панель поддается, Альфред с Ваней торопливо юркают за нее в слишком тесное, заваленное непонятно чем пространство, и прижимаются друг к другу, затаив дыхание. Где-то по коридору носится взбешенный Артур, проклиная семейное недоразумение — Альфред от этого елозит и никак не может устроиться поудобнее, а Ваня… Ваня искренне радуется, что в маленьком пространстве кромешная тьма, потому что Альфред прижимается к нему всем телом, дышит рядом с шеей часто и шумно после бега и это… Подростковый мозг интерпретирует такое воздействие по своему отчего горячая волна комом катится по всему телу.

— Да можешь ты стоять спокойно? — тихо возмущается Ваня и смотрит в потолок. По сути, что потолок, что стены сейчас мало отличимы друг от друга, но вверху чуть меньше чувствуется запах Альфреда.

— Не могу, — грустно откликается Ал. — Мне черенок от швабры в бедро упирается, неудобно — жуть, — жалуется он.

Ваня сглатывает и холодеет на секунду, после чего его бросает в такой жар, что щеки должны бы сейчас гореть ярким красным фонариком. Не горят они только чудом.

— Это не черенок, — глухо откликается Ваня, который прекрасно чувствует бедро Альфреда этим «черенком». — Так что не трись так сильно.

Альфред хочет было поинтересоваться, что же это такое, но смысл сам доходит до него постепенно. Спросить о своих догадках, однако, он даже не успевает. Дверь в кабинет открывается с грохотом, слышны тяжелые и быстрые шаги Артура и его смачный мат. Никогда еще от Керкленда не слышалось столько ругательств в адрес любимого племянника, а потому парни даже дыхание задерживают, особенно когда открывается дверь и в коморку. Томительные несколько секунд проходят в таком напряжении, что в пору на стены лезть, но дверь закрывается, Керкленд уходит, а парни могут спокойно выдохнуть. Альфред, во всяком случае — Ваня выдыхает немного рвано и старается замять неловкую ситуацию, возникшую из-за него.

— Так у тебя на меня стоит? — Альфред обладает просто потрясающим отсутствием такта.

— Эм-м-м, — Ваня понимает, что отрицать, когда и правда стоит, в принципе бессмысленно. — Ну… да, — выдавливает из себя он.

Альфред, черт бы его побрал, даже отодвигаться не собирается. Стоит все так же вплотную, смотрит, должно быть, в упор и ни черта не видит.

— И давно? — продолжает допрос он.

— Ну, минуты три, — пытается подсчитать Ваня. Вообще, откуда ему знать, как давно у него встал, в голове как-то были мысли о бешеном Артуре, а не собственном возбуждении.

— Да нет, давно я тебе нравлюсь? — мотает головой Ал и жмется теснее.

— А, — Брагинский чувствует себя полнейшим идиотом в данный момент. — Ну-у-у, — тянет он задумчиво. А ведь действительно, как давно он начал думать об Альфреде не в том ключе? — Где-то полгода, — прикидывает Ваня.

— Кру-у-уто, мой лучший друг — гей, — даже по голосу слышно, что Альфред растекается в улыбке. — А ты дрочил на меня по ночам? — детского любопытства Альфреду точно не занимать, как и отсутствия совести.

— Э-э-э… — Ване вообще-то стыдно не просто это говорить, даже думать об этом. Он прячется сильнее лицом в шарф, чувствует дыхание Альфреда и его слишком заинтересованный взгляд, и все это слишком неловко, как неловко и нарастающее возбуждение, которое вместо того, чтобы спасть от нелепости, крепнет все сильнее. — Да, дрочил… — совсем тихо откликается он.

Почему-то кажется, что Альфред сейчас треснет его со всего размаху и будет, в общем-то прав. Но удара не следует, а понять, что творится в голове у Джонса и вовсе нереально.

— Да ладно, чувак, правда?! — вот она, бомба замедленного действия. Хоть какие-то реакции работают у Альфреда как надо, чему Ваня, признаться, в данный момент не шибко рад. — А давай целоваться?! — вдруг говорит он.

Ваня ловит свою челюсть где-то на подлете к полу. Член болезненно сдавлен штанами, Альфред снова ерзает рядом, потому что у него даже не шило в пятой точке, а вечный двигатель на моторчике.

— Чего?! — совсем ничего не понимает Брагинский.

— Ну, типа я нравлюсь тебе, а я совсем не против попробовать что-нибудь с тобой, потому что ты мне вроде как не безразличен, тогда почему бы нам не поцеловаться? — начинает выдавать он информацию с ультразвуковой скоростью в секунду. — Или у геев типа так не принято? Ты скажи, если что, я ж в этом деле профан. Или ты не умеешь?

Ваня честно старается уловить хоть немного логики в словах Ала. Пока единственное, что он понимает, так это то, что, во-первых, Альфред совсем не против, а во-вторых, у Брагинского пухнет мозг от количества бессмысленных слов. Он и правда не умеет целоваться, но тянется наощупь к губам, промахивается пару раз и затыкает их неумелым поцелуем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное