Мы заселяем временно в кредит.
Какие сны, сам Гамлет, видишь ты?
Я без тебя который век тоскую
И сочиняю песни вхолостую,
Не разрушая голосом мосты,
Не совершая подвигов без слов,
Не раздвигая море, словно студень,
И средь внезапно перезревших буден
Не загребая горстью жизнь, как плов.
Моя весна дошла уже до дна
И там нашла не то, чего искала,
И чтобы как-то избежать скандала,
Решила, по-английски, всплыть одна.
Она устала там, на вечном дне,
Где кочергами выстроились годы,
И я морочу голову Природы,
Ища прохлады в пепле и огне.
Сегодня нет, а завтра, может, вновь
Случится то, чего не замечают,
И солнечным затменьем величают
Очередную высохшую кровь.
* * *
В падении к кластеру Вирго,
Как диска огромная туша,
Галактика наша поникла
И тихо сочилась из душа.
А там умывалась иная
Соседней вселенной девица,
Во всю эту сложность вникая,
Так что же теперь не помыться?
Галактики лились, как капли
Сквозь дыры гигантского душа,
А мы в телескопы, как цапли,
Впивали глаза, да и уши.
Страшась в трепетании пикнуть,
Считая века, как мгновенья,
Всё силились, бедные, вникнуть
В вселенной своей назначенье.
* * *
Напрасно Пушкина сгубило сладострастье,
Он так страдал от похоти земной
И, исторгая перлы разной масти,
Искал, несчастный, волю и покой.
Мой милый Пушкин, что ж ты сквернословишь,
Ужель нельзя изъять из слов порок,
Ужель тебя, усталого, в любови
Волнует только страстность и курок?
Ужель сквозь снег и толщу неприятья
В долгах и соплях завершая век,
Весь смысл жизни - жаркие объятья,
Весь смысл смерти - мёртвый человек?
* * *
Мне Коперник - не соперник,
Средь дырявых звёзд углов
Колют звёзды, словно терни
Из остывшей плазмы слов.
Сколько я брожу в потемьях
И тяну свой срок - не срок,
Проживая в разных семьях
И содружествах сорок!
Сколько стёжек безвременья
Да шипов лихих в аршин
Размещает на ступенях
Злое воинство вершин!
Сколько складок, в самом деле,
Уместят записок скоп,
Где их прячет Марк Аврелий
Для заждавшихся европ.
Я участлив иль безверен,
Счастлив или совестлив,
В сладких яблонях затерян
Привкус горестных олив.
Всё не спится мне, неймётся,
Всё воротит от души,
В грязном ворохе эмоций
Темнота и камыши.
Не забуду ль, не упомню,
Не прощу ль, не отпущу,
Мудрым лбам тупому сонму,
Я б расставил по прыщу!
Пусть мерцают звёзды в черни
И горят прыщи во лбах,
Мне Коперник не соперник,
Сам пусть мается в углах.
* * *
Если долго провожать - он уйдёт,
Страх незваный в доме запертых ставней.
Если б был бы я совсем идиот,
Было б легче и немного забавней.
Но я маюсь, как червяк на скале,
Где нет лаза и не выроешь нору,
И по самой даже скромной шкале
Мне в блаженные податься не впору.
Но блаженны те, кто ведают сны
И не знают ядовитых сомнений,
Но блаженны, кто в стеблях весны
Не узрят приближение тени!
Сокрушительно воют сердца
Тех, кто верен какой-нибудь блажи,
И судьбою своей подлеца
Не гнушатся блаженные даже.
Они ждут приближения лет,
Как достойной бесмертья награды,
И когда произносится "нет",
Они даже по-своему рады.
Но я маюсь, как трезвый индюк,
Не доросший до собственной жизни,
И внимаю усердью услуг
Всех, кто верен себе и отчизне.
Боже мой, как несчастны они,
Но как счастливы их междуглазья,
Ты блаженность мне чудом верни,
Чтоб я пасся со всеми в лугах,
Чтоб питался дурманами в травах,
Забывая, как пишется "страх"
Рукавами пустого причала.
Если горесть моя не полна,
Если стыд мой не спрятан в матрёшке,
Тихо звякни мне в колокола,
Не набатом, а так, понарошке.
* * *
Я не знаком ещё со всем, что есть средь нас,
Ослы - животные с упрямым чувством чести,
И если есть ещё в вселенной этой вести,
То эти вести не доводятся до нас.
Какие славные животные ослы,
Их голоса по-свойму даже мелодичны,
Жаль, что всегда взирают с первой полосы,
Увы, лишь те, что в человеческом обличьи.
А за кулисами уже не суета,
А так, какое-то предвестие исхода,
И зажигает перекрёстки простота
Очередного недоевшего народа.
Который раз теряя вкус и мня изыск,
Всё наступает человечество на грабли,
И, повторяясь, наши глупости озябли,
Как зябнут мухи от шампани влажных брызг.
А телевиденье всё жаждет катастроф,
А катастрофы сохнут по невинным жертвам,
И смерть давно уже считается десертом,
А не каким-то отлученьем от даров.
А наши сверстники всё ищут перемен,
Не понимая, что вся хитрость в постоянстве,
И заменяют устаревший образ пьянства
На еще более старинный культ измен.
А в ресторанах размещаются меню,
И в них обычный список прегрешений смертных,
Когда бы люди вдруг родилися бессмертны,
Они бы тут же все засохли на корню.
* * *
По статистическим мерилам бытия,
Шанс невелик найти вторую половину,
Платонов миф укутан в старую перину
Из недомолвок, склок и страха небытья.
Но бродим мы, и раны наши жгут, как прут,
Отполовиненные чьей-то ловкой саблей,
И наши нити вовсе не ослабли,
Соединенья, как прощенья, ждут.
И вопреки всех океанических мерил
Мы сочленяем несроднимые предметы,
И разрывают воздух пьяный, как кометы,
Две тени наши, маясь в проблесках перил.
Дневники Чайковского