Сам погряз он в толпе, как мошенник.
Ни кола, ни двора, ни стропила,
Только Маме купили передник.
* * *
Лет в двенадцать решил я железно,
Что в Венецию мне не попасть,
К недоступному же, как известно,
Разбухает огромная страсть.
И теперь, очутившись в Милане,
От неё километрах в трёхстах,
Я взбурлил, словно буря в стакане,
Расстоянье читая с листа.
В обветшалой лагуне, как в тесте,
Вязнул город моих юных грёз,
Гондольер нас надул тыщ на двести
И по грязной канаве повёз.
Мимо нас проплывали гондолы,
Мы качались средь песен и лиц
Вместе с банками от кока-колы
И останками умерших птиц.
А на площади Бедного Марка,
Средь фасадов на грязных столбах,
Мы сидели, и нам было жарко
В Адриатики душных ветрах.
Мы решили, уехав из рая,
На трамвае речном тря зады,
Что Венеция - тот же Израиль,
Только с явным избытком воды.
* * *
Всё бурлило и плавилось, кроме
Чуть припудренных инеем грив,
В двухкупейном своем фаэтоне
Ты был весел и шумно игрив.
Громко чокаясь, били копыта
И чеканили буквы на снег,
Словно новая книга раскрыта,
Чудо-тройки вместившая бег.
Оставляя в несчётных подранках
Всю дорогу рапирных острот,
Ты гримасами на полустанках
Теребил суетливый народ.
Кому пел ты, Лукавому, Богу ль?
Что палил ты в нервозном чаду?
Я люблю тебя, пакостник-Гоголь,
И чего-то по-прежнему жду...
* * *
Если б ты была не так мила,
Мы бы всё толпились у аптеки,
Словно отставные ацтеки,
Исчерпав фантазию дотла.
Если б ты была не так умна,
Мы бы не селились между сосен,
Наш союз был приторен и постен,
С истиной, отжатой из вина.
Если б ты была не та совсем,
Что меня внезапно полюбила,
Я б взорвался тыщей тонн тротила,
Расплескав в пространстве белый крем.
Если б ты осталась не со мной,
Я бы всё равно приплёлся после
И нудил, как выпоротый ослик,
Что мне нужно быть с тобой одной.
Если б мы забыли этот мир,
Променяв его на плошку риса,
Я бы звал и плакал, как актриса
Или как простуженный вампир.
Если всё свершилось - мы вдвоём,
Так убьём дурное слово "если",
Это слово выбросим из песни
И своих "друзей" переживём.
* * *
Нам не нужно друзей -
Это слишком накладно и нудно,
Лучше дней карусель
Проводить без излишних хлопот -
Приготовить кисель,
Скушать с кашей, взошедши на судно;
Переправить постель
На качаемый волнами плот.
Что желают друзья,
Как несчастий нам всяческих много.
Что живём, как князья,
Не простят нам они ни за что.
Если даже нельзя,
Я спрошу разрешенья у Бога -
Пусть, мне пальцем грозя,
Всё ж позволит забиться на дно.
Нам так много понять
Ещё нужно, но сыпется время
Перетёртым песком,
Словно ядом, песочных часов.
Как тоску мне унять,
Не приходит мне радужно в темя,
И селюсь я леском,
Попрочнее повыверив кров.
* * *
По утрам пишу стихи,
Не почистив зубы.
Поскорей с себя стряхни
Мантию простуды.
Если нечего мне ждать
От грядущей почты,
Лучше будешь поражать
Вдохновеньем ночь ты.
Я войду к тебе в трико
И скажу, наверно,
Как мне жалко Сулико,
Ну, да я не первый.
Мы пойдём с тобой на суд,
Как на развлеченье.
Нас присяжные поймут,
Подкуп взяв печеньем.
Ну, а после за столом
В звонком ресторане
Будем кушать суп с котом
И с шампанью в ванне.
* * *
Ты нарисуй мои мечты
В мазках незримого касанья,
Как отплеск ветреной звезды
Над гулкой чашей мирозданья.
Ты посели нас тихо так
В ненаступающую осень,
Пусть листопады вертят в такт
Свои исписанные оси.
Средь неподеленных границ,
Среди застывшего заката,
Ты посели нас меж страниц,
Тобой раскрашенных когда-то.
* * *
Мне ночью снился старый Нотр-Дам,
Но с колокольней правой больше левой.
Асимметричность, видно, - признак Девы,
В чью честь соорудили этот храм.
Наискосок, на острове Сите,
Приснилась мне, представьте, синагога.
Когда-нибудь мне б не забыть у Бога
Спросить, что означали грёзы те.
Там было много книг, через окно
Я наблюдал за сном библиотеки,
А Сена, как и все другие реки,
Несла вокруг присутствие своё.
Такие сны обычно снятся днём,
Они глухи, как высохшая флейта.
Я не прошу больного старца Фрейда
Копаться в подсознании моём.
Зачем? Не нужно выцветших причин,
Чтоб ощутить присутствие невроза.
Обычно исключительная проза
Ютится в подсознании мужчин.
Я буду думать лучше: этим сном
Ниспослан мне какой-то символ свыше,
В нем Нотр-Дама арчатые крыши
И синагоги окна за углом.
Я там брожу, классический изгой,
Которого не любят и не гонят,
Которому всех храмов башни звонят,
Который всюду свой, хоть и чужой.
Останки собора в Гластонберри...
Останки собора
В Гластонберри
Глядели сурово,
Мол, всё бери!
Ни стен, только ребра,
И те без крыш,
Торчали недобро,
Мол, что молчишь?
Артура могила
Зелена вся,
А небо - нет силы
Опомниться!
И верно, в селении
Должен храм
Быть лишь обрамлением
Небесам.
А то, возвышая
Свой грузный вес,
Собой заменяет
Он смысл небес.
* * *
Я молюсь на белый снег,
Как на средство от аптек,
Как на звёздную метель,
Как на всё простивший хмель.
Я мечусь среди границ,
Как под Курском взятый фриц,
Я боюсь свою страну,
Хоть не выбрал ни одну.
Я уже иссяк на треть,
Мне не страшно умереть,
Но скрипит в висках качель
Беспрестанных мелочей.
Что за ясный всплеск ума