О, юность моя!

— Народ говорит.

— «Народ»… Все пошли, и он пошел. А что хорошего у красных? Хлеб отбирали, как будто они его сеяли.

— Германцы тоже отбирали хлеб.

— Ну, то германцы.

— Это как понять?

— На! Получай и уходи. Не люблю я говорить про политику.

— Говорить не любите, а делать ее любите? Кто убил Приклонского?

— Не знаю никакого Приклонского.

Старик отвернулся и торопливо засеменил в другую комнату.

— У вас все политика! — крикнул ему вдогонку Леська. — И жена и лошадь!

Потом отправился на кухню.

— До свидания, Эмма. Дед у меня заболел.

— Да, да. Мы уже знаем. Гунда сказала. Ну, дай бог ему здоровья. Может, все и обойдется.

— А где Каролина Христиановна?

— В своей комнате.

— Можно ее позвать?

— Нельзя.

— Почему? Спит еще?

— Нет. Плачет.

Елисей попрощался со всеми рабочими и вышел на большую дорогу. В степи прыгали тушканчики. Леська оглянулся на усадьбу. В углу террасы стояла женская фигура, по-мужски опершись кулаками на стол.

4

Новости были хорошими. Деникина со страшной силой отогнали от Тулы, а Буденный разгромил Мамонтова под Касторной. Красная Армия снова наступала по всему Южному фронту.

— Еремушкин не приходил?

— Нет, — ответил Леонид. — И вообще никто к тебе не приходил.

— Никому не нужен?

— По-видимому.

— А письма есть?

— Одно. Из Симферополя.

— Ага! Значит, все-таки кому-то нужен?

Письмо было от Беспрозванного:

«Елисей! Милый!

Заходила ко мне Ваша знакомая — Мария Волкова. Она справлялась о Вас, но я ничего толком не мог ей сообщить, ибо Вы решили не писать мне ни звука, в чем весьма преуспели. Эта девушка произвела на меня сильное впечатление. Вы ее недооцениваете. Духовно Мария под стать женам декабристов. Если б я был в Вашем возрасте, я влюбился бы в нее по уши. Да, пожалуй, я в нее уже влюблен. Во всяком случае, она вдохновила меня на нижеследующие стихи:

Ты

Если б я убил человека,
Которого ненавидел
Нежно-облюбованной ненавистью,
Настоянной на перце,
Ты спрятала меня бы, сокрыла,
Сказала б: „Ну что ж.
Раз ты его убил,
Значит, он этого стоил“.
Но я люблю тебя не за это.

Но если бы пред очами

Лица, облеченного властью,
Я стоял с угодливой улыбочкой,
Душу держа по швам,
Ты ничего не сказала б,
Лишь сквозь меня поглядела б,
Точно я стал стеклянным,
И навсегда
Захлопнула дверь.
Вот за это я тебя и люблю».

«Ну что за могучий старик! — подумал Леська. — Он уже вообразил Муську своей подругой жизни. Но неужели я действительно проглядел в ней то, что усмотрел этот колдун? Жена декабриста…»

Наступила пасха. Бабушка пекла куличи, дед красил яйца, колокола звонили что-то вроде «Славься, славься!». Весна ощущалась и в запахе волны, и в девичьих глазах, и в слухах о близком прилете красных. На душе у Леськи пели бы жаворонки, если б он встретил хоть кого-нибудь из своих друзей.

И вдруг встретил!

Как-то гуляя вечером у пляжа, Елисей увидел в «Дюльбере» свет. Отель по-прежнему закрыт. Значит, вернулись Дуваны. Леська позвонил к ним на квартиру из конторы «Русского общества». К аппарату подошел Сеня.

— Алло?

— Сенька Дуван! — радостно крикнул Елисей.

Приезд Дуванов сразу же изменил Леськину жизнь. Теперь он бывал у них чуть ли не каждый вечер и видел за столом буквально всех знаменитостей, каких судьба заносила на этот приморский курорт.

Однажды его познакомили с Собиновым. Знаменитый артист, полуседой, красивый, моложавый, пил чай с красным вином. Он был одет в офицерский китель цвета хаки-шанжан с погонами поручика. Просить его что-либо спеть хозяева не решались, но…

— Леонид Витальевич! У меня к вам великая просьба, — начала хозяйка, Вера Семеновна. — Я не из тех матерей, которые считают своих детенышей обязательно гениальными. Но все же Тамара — кинозвезда, Илюша принят в третью студию… И вот мне кажется, что у Сенечки появился голос.

— Ну что ты, Вера? Ну, какой у него голос? — пожурил ее Дуван-Торцов.

— Голос, голос! Спой, Сенечка, я прошу тебя.

Сенечка спел романс «Уймитесь, волнения страсти».

— Ну как, Леонид Витальевич?

Собинов расхохотался.

— Голосишко есть, но ни страстей, ни волнения я что-то не обнаружил.

— О, это все с годами придет! — сказала мама.

— Позвольте и мне спеть, — вдруг выпалил Леська.

Все озадаченно на него оглянулись.

— Ну, спойте, — нехотя произнесла Вера Семеновна.