О, юность моя!

Стихи взволновали бы Леську, если б он не был весь охвачен таким важным сообщением, как скорый приезд атамана. Весь вечер он мучился тем, что не может вызвать Еремушкина. Но у этого парня был какой-то особый нюх. На следующий же день он разыскал Елисея.

— Есть у тебя для нас что-нибудь интересное?

— Есть. Атаман Богаевский забронировал за собой нижний этаж «Дюльбера».

— Ну и что?

— Не знаю. Может быть, это что-нибудь значит?

— Ничего это не значит. Богаевский… Что он решает?

— Но ведь он атаман.

— Ничего он не решает. Тем более в Евпатории. Но во всяком разе прислушивайся в оба уха. Если я буду нужен, приходи на мельницу Шулькина. Знаешь?

— Знаю.

— Моисей учился с нами в Городском.

— Знаю, знаю.

— Ну, бывай!

— Слушай, Еремушкин: а как относительно партии? Примут меня наконец или нет?

— Но ведь я ж тебе объяснял, чудак. Тебе выгодно, чтобы ты нигде не значился в списках.

— Если б я хотел жить только выгодой, я бы не имел с тобой никакого дела. Это ты можешь понять?

— Понимаю. Хорошо. Ничего тебе определенно не скажу, а только скажу, что поставлю твой вопрос перед кем надо.

Новое посещение «Дюльбера» принесло Леське радость.

Посреди комнаты на кровати возлежала Карсавина, а Дуваны расположились вокруг нее. В глубине светилась белым халатом сестра милосердия. Это была высокая строгая женщина, похожая на императрицу Александру Феодоровну.

В стороне у стены на маленьком столике сиял никелированный самовар и стаканы в подстаканниках. Каждый подходил к столику, наливал себе чаю и снова садился в свое кресло, держа стакан в руке и позванивая ложечкой. Звон был тихий, разнообразный и напоминал звонницу в далеком старинном городке.

Елисей ожидал, конечно, увидеть Аллу Ярославну в «Дюльбере», он и шел туда уверенный, что увидит ее, но когда увидел… Эти длинные брови… этот едва намечающийся милый второй подбородок…

— А! Вот не ожидала. Знакомьтесь: мой студент. Он часто огорчал меня в университете, но мы все же с ним друзья, не правда ли?

Карсавина протянула ему руку. Леська почтительно, даже благоговейно поцеловал ее пальцы.

— Садитесь, Леся,— сказала хозяйка.— Сенечка, напои гостя чаем. Сам он на это ни за что не решится.

Леське принесли чаю и вручили таблетку сахарина. Леська бросил его в стакан. Сахарин побежал по поверхности, дымясь, как обледенелый ледокол.

— А где ваш супруг? — спросил Леська.

— Артемий Карпыч? Уехал в Симферополь: у него сессия. А почему вы спросили? Он вам нравится?

Леська опустил глаза.

— Да.

— Чем же именно? — продолжала расспрашивать Карсавина, забавляясь его смущением.

— Фантазией. Это, по-моему, очень редкое качество в мире ученых.

— О, вы совсем не знаете ученых! — засмеялась Алла Ярославна.— Это такие гадалки…

Вскоре разговор перешел на военную тему.

— Деникин окончательно подорвал к себе доверие своими поражениями,— сказал Дуван-Торцов.— Сейчас он где-то под Новороссийском, а в это время в Севастополе идет борьба за власть. Говорят, что главнокомандующим будет барон Врангель.

— А что это изменит? — спросил Леська.

— По существу, ничего, но всякое новое имя — надежда.

— Именно поэтому,— сказала Карсавина,— Антанта может усилить свою помощь.

— Помощь эта может быть только финансовой,— сказал Елисей.— Всякая помощь войсками очень опасна: войска легко опьяняются большевистской стихией.

— Откуда ты это знаешь? — нервно ринулся в разговор молчаливый Сеня.

— Я наблюдал в Севастополе французских моряков на демонстрации. Это меня многому научило.

Помолчали. Сестра вышла из своего угла и сказала:

— Больная утомлена. Я должна готовить ее ко сну.

Все встали и начали прощаться.

— А вы, молодой человек, останьтесь,— обратилась она к Елисею.— Я буду менять постель, и вы поможете мне поднять Аллу Ярославну.

— Я еще могу сама.

— Можете. Но я вам этого не позволю! — отчеканила императрица.

Вера Семеновна расцеловала Карсавину на сон грядущий, Дуван-Торцов со вкусом чмокнул ее в руку, Сеня удовлетворился рукопожатием.

Когда все ушли, Александра сказала:

— Вчера больную поднимал хозяин вместе с сыном и делали это так неловко, что вызвали у нее почечные колики. Сегодня мы сделаем иначе: Алла Ярославна будет лежать совершенно ровно, а вы поднимете ее на вытянутых руках. Сможете?

— Надеюсь.

— Я тоже. Пока вы будете ее держать, я переменю простыни и взобью подушки.

Карсавина лежала, закрыв глаза.

— Отвернитесь! — приказала Леське сестра.— Я сейчас запеленаю Ярославну в простыню… Так. Отлично. Теперь, молодой человек, идите сюда. Приподымите ее, но так, чтобы она, бога ради, не прогнулась. Так… Так… Хорошо. Молодец.

Алла Ярославна по-прежнему лежала с закрытыми глазами. А Леська? Он держал в руках такую драгоценность, которую не с чем было сравнить.

— Ну, вот и все. Кладите ее обратно. Вы слышите? Обратно, я говорю. Осторожно… Осторожно… Так. Хорошо. Прекрасно. А теперь уходите: мы будем спать.

— Благодарю вас, Бредихин,— сказала Карсавина слабым голосом (она, наверно, и вправду очень устала).

Леська поцеловал ей руку и ушел.

*