О! Как ты дерзок, Автандил!

Вся тирада Димичела была произнесена таким голосом, что возникало ощущение важности момента. Катрин разлила по кружкам чилийское вино, в очередной раз, про себя, удивившись мышлению человека, которого она полюбила. А ведь он был человеком сухих цифр, нефтяным разведчиком и бизнесменом, привыкшим управлять буровыми установками и оперировать не образами, а лишь понятиями дебета и кредита, прибыли и ее дефицита. И еще она удивилась отцовской предусмотрительности и заботе Димичела о сыне. Катрин примеряла его человеческие качества к своей маленькой Юле. Она оценила фразу «мы с Катрин», хотя он не сказал ей ни слова о приготовленном подарке для сына.

Иван захотел немедленно испытать новый спиннинг, он просительно посмотрел на отца. Вечный рыбацкий зуд, возникающий с момента первой рыбы, бьющейся у твоих ног, уже охватил его, ему не терпелось немедленно вернуться на перекат и без устали зашвыривать блесну на пенную стрелку или в темное улово под самой скалой. Всегда кажется, что именно там стоят таймени.

Ну хорошо, сказал Димичел, возьми тяжелую блесну на шестьдесят граммов, золотистого цвета, и попробуй.

А мышь, спросил Иван, как же мышь, ведь ты сказал, что таймень сейчас возьмет на мыша.

Нужна ночь, просто чернильная нужна темнота, мы тебя обязательно разбудим. А сейчас попробуй на тяжелую блесну. Она похожа на желтый лист.

Иван уходил на дальний конец косы, они смотрели ему вслед, и казалось, что он шагает по молочной белой реке, потому что туман еще стелился по галечнику, не поднимаясь над палатками и заломом, перегораживающим реку почти до середины. Иван шел неторопливо – в одной руке он держал спиннинг, в другой – пластиковый сундучок с рыбацкими снастями, и чем дальше он уходил от костра, тем сильнее возникало ощущение, что парень идет босиком по воде, которая сегодня просто укрыта туманом. Димичел прилег у костра, облокотившись на согнутую руку, и теперь, когда он смотрел на сына снизу, возникло новое ощущение: казалось, что Иван идет не по реке, а по облакам.

В сонной тишине таежного каньона раздался резкий удар, как будто кто-то, людям невидимый, изо всех сил ударил плоской доской по воде. И еще раз. Катрин вздрогнула, хотя она и знала природу нового звука. Так крупный таймень бил хвостом по воде, глуша добычу – мышь, переплывающую реку, или птицу, присевшую на перелете отдохнуть.

Ну вот, удовлетворенно произнес Димичел, большой таймень вышел на охоту! А Минигул уверял меня, что все таймени ушли из Большого каньона на икромет. Не все, однако, ушли! Он сознательно употребил словечко «однако» из местного лексикона рыбаков и охотников.

А может, они просто вернулись, задумчиво сказала Катрин, ты знаешь, Дими, я, кажется, знаю, как называется икромет, то есть нерест тайменей, если исходить из твоей научной теории на тему «таймень и время».

Очень интересно, Димичел прихлебывал виски все из той же походной фляжки, обтянутой дорогой замшей, и как же?

Нерест называется «таймери» и переводится, как «самое удобное время для любви».

«Самое подходящее время» по-английски звучит как «тайминг», возразил Димичел, свободно говорящий на английском, к тому же «любовь» с английского – «лав», тебе хорошо известно, моя маленькая девочка, иди скорее ко мне, ты отдавалась когда-нибудь на песке? Одно из самых лучших занятий – любить женщину на песке, говорил он и тянулся к Катрин, и, значит, нерест – love-timing, или тайминг-лав!

Есть еще слово «вери» – «очень», возражала Катрин, шутливо отбиваясь от Димичела, если соединить слова «тайм» и «вери», а «в» опустить, то тогда и получится «таймери».

А сама уже подстилала коврик – сомнительна все-таки с точки зрения гигиены любовь на песке, и закрывала глаза, и снимала с лица Дими очки в тонкой оправе, и тянулась губами к его губам.

На реке вновь раздался удар тайменя хвостом по воде.

8

Ярости Таймы не было предела. Что-то случилось с Тайми, на ходу она била хвостом речную мелочь, отшвыривая мальков и глуша юрких хариусов, Тайма даже поцарапала плавник, проходя последний перекат перед Большим каньоном. Она проплыла вдоль стрелки, завернула в глубокую яму под скалой, где Тайми быть просто не могло – он еще боялся заходить в ямы, где жили взрослые рыбы. Ее сына-красавца с упругими и блестящими боками нигде не было видно. И даже под заломом – нагромождением стволов, коряг и веток его не было.

На берегу, на самом краешке косы, зайдя по колено в воду, стоял человек и бросал спиннингом блесну. Явно – неопытный рыбак. Металлическая блесна желтого цвета, случалось, летела не на стрелку протоки, где бурлило, схлестываясь, течение, а совершенно в противоположную от реки сторону. И тогда блесна-рыбка билась о камни, издавая металлический звук, но он не был похож на то «пиу!», пролетевшее над каньоном и пробившее толщу воды. Тайме был безразличен невысокий человек, потому что она, в отличие от Тайма, никогда не знала беды от людей, пахнущих дымом костров и лесных пожаров.