Читаем О хирургии и не только полностью

В начале третьего курса я уже был твердо уверен, что стану именно хирургом. Не могу сказать, кто или что повлияло на мой выбор. Никакого воздействия со стороны я не испытывал, ярких хирургов еще не видел, да и первые два года мы были заняты лишь на теоретических кафедрах. Скорее всего, этот выбор был сделан методом исключения. Я не хотел быть ни терапевтом, ни невропатологом, ни инфекционистом. Ни, ни, ни… Оставалась только хирургия. Она соответствовала моим представлениям о врачевании, моему темпераменту. Хотя и первая лекция о хирургии и хирургах, которую блестяще прочитал профессор кафедры пропедевтики хирургии Шубладзе, не только не воодушевила меня склониться в пользу хирургии, но даже ввергла в определенные сомнения. Он начал лекцию словами, что «у хирурга должно быть сердце льва, глаз орла и руки женщины». Я не видел в себе этих качеств. Впрочем, в дальнейшей своей деятельности я и у многих других хирургов их не наблюдал. Наверное, так должно быть в идеале.

О профессоре Шубладзе у меня впоследствии сложилось крайне негативное впечатление. Причина была в следующем. В летнюю сессию третьего курса мы сдавали экзамен по пропедевтике хирургии, который он и принимал в нашей группе. Моя будущая жена Римма сдавала экзамен вместе со мной. Одна из наших сокурсниц постоянно обращалась к ней за помощью. В конце концов экзаменатор категорично заявил, что за подсказки снизит ей оценку на один балл. Римма ответила блестяще. Профессор долго листал отличную, без единой четверки зачетку. На третьем курсе хирургия была последним экзаменом, и за отлично сданную сессию полагалась повышенная стипендия. Шубладзе прекрасно это знал, но тем не менее поставил четыре. Он, видимо, очень гордился своей принципиальностью, а я бы назвал его поступок дуростью. Мы жили очень бедно, считали каждый рубль, так что нам эта идиотская принципиальность обошлась в прямом смысле дорого. Он же считал себя педагогом…

Для меня его поступок послужил уроком на всю жизнь! Никогда, ни при каких обстоятельствах не быть самодуром и не ущемлять своих подчиненных материально. Для наказания существуют другие меры.

На третьем курсе, к удивлению сокурсников, хирургическому кружку я предпочел кружок патологической анатомии, решив, что для хирурга знание анатомии – первостепенное дело. В своем выборе я не разочаровался. Определенная польза от занятий в кружке, безусловно, была. Через несколько месяцев я уже самостоятельно (но под контролем квалифицированного прозектора, конечно) препарировал трупы. Не скрою, занятие это не для меня: никогда, даже под нажимом со стороны, я не стал бы прозектором!

Заведующий кафедрой патанатомии профессор Б.П. Малышев был личностью незаурядной и произвел на меня сильное впечатление. Этот по моим представлениям глубокий старик (а ему было тогда лет 60–65) был влюблен в свою профессию, как молодой исследователь. Его всегда можно было найти в секционном зале, где он с большим любопытством наблюдал за работой других прозекторов, а если вдруг возникала ситуация, сложная для диагностики, он немедленно подключался к работе и продолжал секцию сам. При этом он непрерывно курил папиросы и поправлял свой «Беломор» во рту теми же руками, что производил вскрытие. И что здесь такого, спросите вы? Ничего… Просто, препарируя внутренние органы, он никогда не надевал перчатки. Профессор был профессионалом высокого класса. Он всегда находил причину смерти и откровенно радовался, когда удавалось докопаться до истины или обнаружить ошибки в лечении, если таковые имелись. По сей день я с большой теплотой и уважением вспоминаю этого человека! Для меня он был и остается примером того, как надо любить свою профессию.

Года учебы в прозекторской мне хватило для работы, поэтому на четвертом курсе я решил пойти в кружок по хирургии. Кафедру факультетской хирургии возглавлял профессор А.Н Круглов – незаурядный человек интересной судьбы. В 1916 году, после окончания медицинского факультета Томского университета, он был призван в армию как военврач. После демобилизации переехал в Петроград и работал доцентом у академика Н.Н. Петрова. Под его руководством стал видным хирургом-онкологом. И уже в 1933 году Анатолий Николаевич возглавляет кафедру факультетской, а затем и госпитальной хирургии, совмещая это с должностью директора Крымского онкологического института. В 1941 году вуз эвакуируется на Кавказ, а затем в Среднюю Азию. А.Н. Круглов получает предписание осуществить медицинское обеспечение грузопассажирского корабля «Армения», следующего из Ялты на Кавказ. Но в Ялту Круглов прибывает с опозданием на несколько часов, его корабль уже отплыл. До места назначения «Армения» не дошла: судно было потоплено немцами. Волею судьбы опоздание спасло Анатолию Николаевичу жизнь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное