О хождении во льдах

Рамбервиллер. Слово «пшеница», которое всегда мне так нравилось, не оставляет меня в покое во время ходьбы, так же как и слово «бодрый». Попытка найти связь между этими двумя словами потребовала мучительных усилий. Можно бодро идти, можно сжать пшеницу серпом. Но вместе «пшеница» и «бодро» никак не сочетаются. Мощный лес прикидывается смирным. На перевале встречаются два грузовика, при этом они так притискиваются друг к другу кабинами, что один водитель может перебраться к другому, не выходя на дорогу. Они вместе обедают, не говоря ни слова. Они так делают уже двенадцать лет подряд, на одном и том же участке пути, на одном и том же месте, все слова уже кончились, еду же можно купить. Лес постепенно тут сходит на нет, так же как и холмы с резкими перепадами высоты. На много-много километров вокруг необитаемая земля с редкими деревьями, которая во время Первой и Второй мировых служила местом сражений. Ландшафт становится более открытым и просторным. Капает робкий дождик на грани того, чтобы доставлять неприятности. У меня колоссальный водообмен, потому что я бодро шагаю и думаю о пшенице. Все вокруг серым-серо. Неожиданно появляются коровы и удивляются. Во время страшной снежной бури в Швабском Альбе мне повстречался временный загон для овец, овцы мерзли и были в полном смятении, а когда они увидели меня, они стали жаться ко мне, как будто я мог найти решение, единственное спасительное решение. Такого доверия, какое излучали овечьи морды под снегом, я еще не встречал в своей жизни.

Дождь, дождь, дождь, дождь, дождь, один сплошной дождь, почти ничего другого не сохранилось в воспоминаниях. Постоянное равномерное капание, и дорога стала бесконечной. На полях никого, идешь через лес без конца. Люди, едущие на машинах на этом участке, вдоль которого долго тянется лес, избавляются от лишних предметов; вон там лежит женская перчатка, чемодан, вероятно полный, я не проверял, целая газовая плита. В одной деревне трое ребятишек шагали на почтительном расстоянии за мальчиком, который нес в полиэтиленовом пакете, наполненном водой, аквариумную рыбку. Коровы и тут пустились при виде меня галопом вскачь.

Номекси, Нивкур, Шармез. На последних километрах меня подвез какой-то мужчина, потом, проехав с ним немного, я пересел на дряхлый грузовичок, в кузове которого перекатывались пустые стеклянные бутылки. От предложенной мне сигареты я отказался, от сырости и медленного согревания тела от меня шел пар. Из-за моего пара в обеих машинах в одну секунду запотевали стекла, так что водителю грузовика пришлось остановиться, чтобы найти тряпку, – иначе ничего не было видно. На боковой дороге в сторону Шармеза была выставка «караванов» и походных трейлеров, которые теперь, зимой, стояли совершенно пустые и заброшенные за железным сетчатым забором. Только в одном из них имелись мебель и кровать, это был самый шикарный экспонат всей выставки, настоящий гигант, выдвинутый в самый перед, к дороге, рядом со светофором, возле которого постоянно останавливаются грузовики. К тому же он был поднят на деревянный подиум. Все остальные, стоявшие в глубине, были голыми и пустыми, а в главном выставочном экспонате имелись даже холодильник и кровать с одеялом, отороченным шелковыми рюшами и кружевами. Воспользовавшись коротким моментом, когда поблизости не было машин, я одним движением взломал вагончик. Когда я подошел к кровати, трейлер неожиданно опустился одним концом вниз, как доска на качелях на детской площадке, и теперь стоял слегка покосившись, задрав другой конец вверх. У него только спереди и по центру были подпорки, а сзади, там, где была кровать, – нет. Я испугался, а снаружи, у светофора, это увидел водитель грузовика. Он даже слегка замедлил ход, посмотрел на меня с выражением полного непонимания на лице, но поехал дальше.