О хождении во льдах

Я не вижу перед собой ничего, кроме дороги. Неожиданно, поднявшись на вершину холма, я подумал, что впереди всадник, но, когда я подошел поближе, оказалось, что это дерево, потом я увидел овцу и засомневался, не куст ли это, но это была овца, лежавшая при смерти на земле. Она умирала тихо и трагично; никогда я не видел, как умирает овца. Я ускорил шаг.

В Труа уже появились низкие, несущиеся вдаль облака в утренней мгле, пошел дождь. В темноте я направился к собору и, обойдя его затемненные стены, заставил себя заглянуть внутрь. Там было еще очень сумрачно, молча я стоял посреди леса великанов, погруженного во мрак с незапамятных времен. На улице бушевал такой ветер, что у меня порвало весь дождевик, я продвигался вперед, перебегая от одной автобусной остановки к другой, и пытался укрыться под навесами домов. Потом я свернул с главной дороги и пошел параллельно, вдоль Сены. Места были унылые, как пригороды, которые все никак не кончаются, кое-где виднелись хутора. Электрические провода завывали и раскачивались на ветру, я шел, наклонившись вперед, чтобы не упасть, потеряв равновесие. Облака теперь были на высоте метров ста от земли, не больше, и неслись без остановки. Возле какой-то фабрики вышел сторож и прокричал мне что-то в спину, думая, что я собираюсь зайти на территорию, хотя я просто держался подальше от грузовиков, поднимавших фонтаны брызг. Идти по полям невозможно, все в воде и раскисло. Там, где пашни, тяжелая земля. Закаленный погодой, я легче сегодня переношу встречные лица. Пальцы так замерзли, что я с трудом могу писать.

Нежданно-негаданно снегопад, молнии, гром, ураганный ветер, всё сразу, прямо у меня над головой, в одну секунду, так что мне уже было не найти укрытия и я прижался, как мог, с подветренной стороны к стене дома, отдавшись на волю этой дряни. Прямо справа от меня, у самого угла дома, остервеневший волкодав просунул голову сквозь решетку сада и щерился на меня, оскалив зубы. В несколько минут на дороге образовался слой воды и снега высотой с ладонь, и один грузовик окатил меня с ног до головы, обрушив на меня всю собравшуюся мокрую грязь. Вскоре на несколько секунд выглянуло солнце, а потом снова полил проливной дождь. Я продвигался мелкими перебежками от укрытия к укрытию. В Савьере, в деревенской школе, я подумал, не поехать ли мне в Париж каким-нибудь транспортом. Но так много пройти пешком, а потом поехать? Нет, лучше испить чашу бессмысленности, даже если действительно все бессмысленно, до конца. Сен-Мемен, Ле-Гре. В Ле-Гре, со всеми моими перебежками, мне уже было не спастись от мощной черной стены, которая стремительно надвигалась на меня. Я пробрался в прачечную жилого дома, никем не замеченный. Пять минут снаружи творилось что-то инфернальное. На улице – птицы, с трудом пробивающиеся сквозь снежную крупу размером с град, летевшую по горизонтали. В одночасье у меня на глазах намело столько, что все вокруг стало белым, а потом на мгновение судорожно мелькнуло болезненное солнце, за которым уже надвигалась следующая нависшая, черная, грозная стена. В Ле-Гре, промокший насквозь, я заказал себе кофе латте. Двое полицейских на мотоциклах, в прорезиненном облачении, делавшем их похожими на ныряльщиков, тоже укрылись здесь. Идти дальше было невозможно. От этой метели на меня напал такой смех, что я вошел в кафе с совершенно кривым лицом. Я боялся, что полицейские меня сразу арестуют, и поспешил в туалет, чтобы там посмотреться в зеркало и убедиться, что у меня еще вполне человеческий вид. Руки медленно теплеют.