О ком молчит Вереск

– А здесь ничего не меняется… меняемся мы, уходят года, стираются эмоции, воспоминания… но что-то остается вечным.

– Их оказалось ровно пятнадцать. Шагов… от места, где я заметила тебя… до тебя самого.

– Ты ошибаешься…не шагов.

И мне вдруг стало невыносимо больно. Невыносимо горько от его слов, как будто он разодрал мне грудную клетку и тронул пальцами мое сердце. Не выдержала и прижалась грудью к его спине, хватаясь за сильные плечи.

– Разве они стираются? Я бы столько отдала, чтобы они стерлись, Сальваторе… ты умеешь стирать воспоминания? Скажи? Ты можешь их уничтожить? – я чувствую их на губах, свои слезы. Не знаю, откуда они взялись. Я ведь не плачу. Я не собиралась плакать. – Как я хочу, чтобы их не стало!

– Все эти годы… я искал того, кто бы мог стереть и уничтожить мои.

Ощутила, как вздрогнуло все его тело, как оно напряглось, как стало железным, и сильнее сдавила ладонями его плечи.

– Нееет, ты это делаешь специально, ты приехал, чтобы заставить меня страдать, чтобы заставить меня истекать кровью…

– Почему я должен был истекать кровью один… я щедрый… я захотел поделиться с тобой.

Наверное, именно за этим я и пришла. Ощутить от него волну боли, дать ей просочиться внутрь меня, дать ей стать одним целым с моей. Знать…что я не одна, что не только мне было так больно, не только я агонизировала столько лет от отчаяния и тоски.

– А ты…ты истекал кровью?

Зарылась лицом ему в спину, чувствуя мощный мужской запах, чувствуя, как меня наполняет им, как от неожиданного счастья вот так прижиматься к нему сводит судорогой все тело.

– Прошедшее время, как благодать, до которой никогда не дотянуться. Слишком большая роскошь…

Неожиданно для себя прижалась губами к его спине, через рубашку, лихорадочно сминая волосы на затылке, тыкаясь лбом в тонкую ткань.

– Все эти годы…ты никуда не исчезал, ты жил во мне… ты пустил там свою проклятую паутину и давил меня, душил, разрывал на части… зачем ты приехал? Зачем ты не остался там…где-то далеко, где-то, где я могла тебя…

– Похоронить?

Развернулся ко мне и обеими руками схватил за затылок. О как же голодно я сжирала его взгляд. Как же извращенно жадно я смотрела ему в глаза и растворялась в них.

– Чтобы причинить тебе максимум боли… и не корчиться в ней самому.

– Ты никогда не корчился в ней сам…

И я не понимаю, зачем и как говорю это, и я больше не могу себя сдерживать, не могу ничего контролировать. Сдавила руками его лицо, всматриваясь в темные и жутко глубокие бездны глаз. И рванула вперед, впиваясь в его губы, целуя его скулы, щеки, шею. Чувствуя, как сдавил меня до хруста, как стиснул под ребрами и вцепился в мои волосы.

И я не могу остановиться, я целую его лицо, его глаза, его волосы. Меня трясет от этого дикого голода, обрушившегося всей лавиной мне на голову и лишившего разума.

Какие же они терпко соленые, наши поцелуи. И эта дикость, с которой он отвечает, эта жесткая и беспощадная дикость, ломающая меня окончательно. И я терзаю его волосы, мну их. Тяну на себя, судорожно впиваюсь в них, наслаждаясь жесткостью. Его руки гладят мою спину, стаскивают с плеч платье, сдавливают грудь обеими ладонями, и ветер касается дуновением моей покрытой мурашками обнаженной кожи.

Перехватила его руку и жадно прижалась губами к ладони, увидела шрамы от ожогов и дернулась всем телом, в груди как будто разверзлась яма, и мышцы свело от боли…его перенесенной боли.

– Зачем…, – хриплым шепотом, срывающимся, – зачем ты приехал?

Отстранился от моего лица, нежно гладит мои волосы, смотрит мне в глаза. И мне кажется, что на дне его зрачков плещется все пламя ада и вся тоска вселенной.

– Чтобы уничтожить тебя…разве ты не знаешь?

И как же чувственно он это говорит, как невыносимо чувственно.

– Ты…ты сидел в тюрьме? Ответь мне честно, прошу тебя!

– А ты ответь мне честно – Чезаре мой?

Дернулась, мгновенно начало исчезать очарование, испаряться. И словно в ответ глаза, секунду назад взиравшие на меня со страстью и горечью, полоснули ледяным холодом.

– Нет! Он не твой сын!

Рассмеялся, расхохотался мне в лицо.

– А я не стану лгать и давать тебе возможность найти себе оправдание. Сидел. Двенадцать долбаных лет я сидел… и все эти двенадцать лет я ждал, когда выйду, найду тебя и сверну тебе шею! Вот чем я жил все эти годы!

– Так что тебе мешает это сделать?

Пытаюсь вырваться, но он не отпускает. Напротив, теперь он гладит мое лицо еще нежнее, но другая рука до адской боли сжимает мои волосы на затылке.

– С каждым годом мне все больше казалось, что этого мало.

Прижал меня к себе, насильно вдавливая мое лицо в свою грудь, так, что я начинаю задыхаться, потому что это слишком сильно, потому что я настолько вжата в него, что мне перекрывается доступ к кислороду.

– Я уничтожу твою семью, твой бизнес, твои скульптуры, твоего мужа, ЕГО сына, а тебя оставлю напоследок.

– НЕ тронь! Не смей! – бешено вырываясь, но не в силах даже пошевелиться в его железных руках. Вместо слов – мычание, и лишь иногда мне удается вдохнуть и что-то произнести.

– Уже посмел. Поезжай домой, малая…тебя там ждут. Твой сын и твой муж…