О ком молчит Вереск

И резко выпустил. Толкнула его в плечи, в грудь.

– Ты ведь врешь, да? Ты сейчас просто разыгрываешь меня? Ты…ты ведь не причинишь вред своей семье!

За секунду схватил меня за щеки и сильно сжал.

– У меня нет семьи. Ясно? Ее больше нет. У меня есть только ты…и всегда была только ты. И знаешь, что я понял с годами…никто не придет и не сотрет мне память, никто не уничтожит мои воспоминания и тебя во мне… Никто, кроме меня самого.

Разжал руки и быстро пошел в сторону дома. Полуголая, растрепанная, с щеками, залитыми слезами я стояла и смотрела, как он уходит, и с каждым его шагом мне становилось все страшнее.

Глава 15

Лихорадочно застегивая платье, за ним следом, все так же босиком, чтобы догнать и впиться обеими руками, обхватить насильно, сдавить так, чтоб самой стало больно.

– Не тронь их. Никто не виноват. Понимаешь? Никто! Тебя искали!

Остановился, позволяя мне висеть на себе и удерживать.

– Марко…Он перевернул весь Китай. Я видела эти отчеты по каждому из городов. И ни в одном…понимаешь, ни в одном. Ни следа, ни зацепки. Что тебе нужно? Чего ты хочешь, чтобы остановиться?

Стоит каменный, заледеневший. И молчит. Будь он проклят – МОЛЧИТ!

– Пятнадцать лет прошло. У всех своя жизнь. Никто не знал, что ты сидел! Никто! Я…я осталась там валяться раненая, под стенами какого-то храма, или где ты там меня бросил!

Я почувствовала, как он усмехнулся, не услышала, не увидела, а почувствовала.

– Бросил…то ли…черт, я никогда не считал тебя глупой, никогда не думал, что твои мозги размером с куриное яйцо. Бросил?

Развернулся и с такой силой тряхнул меня, что перед глазами замельтешили крапинки.

– Бросил, мать твою? Тот, кто два долбаных года искал тебя в каждом вонючем углу Италии? Тот, кто из-за тебя имеет личное кладбище врагов и прямую дорогу в ад… Тот, кто венчался с тобой несмотря на то, что твой конченый отец уничтожил мою мачеху, нерождённого ребенка, оставил инвалидом отца и брата? Тот, кто… – он смотрел мне в глаза, задыхаясь от ярости, – кто нес на руках твою умирающую мать и спрашивал ее снова и снова. ПОЧЕМУ ВЫ ОБЕ НЕ УЕХАЛИ, КОГДА Я ПРИГОТОВИЛ ДЛЯ ВАС ВСЕЕЕ…ВСЕ – ПАСПОРТА, САМОЛЕТ, ДОМ?

– Что? Что спрашивал? – у меня дрожали ноги, и, казалось, я сейчас упаду, но он держал настолько крепко, что, даже если я стала бы весить тонну, его скрюченные пальцы не разжались бы.

– Ничего! Ни одно мое слово никогда не значило НИЧЕГО! – проревел мне в лицо. – Поэтому и не было произнесено! Доказывать, оправдываться. Зачем? Ты привыкла меня ненавидеть! Ты привыкла видеть во мне животное, тварь, ублюдка и подонка! И знаешь…мне не хотелось униженно убеждать тебя в обратном. Мне было насрать! Я был рядом с тобой, и плевать…плевать, кем именно ты меня считаешь. Главное, ты была моей! Была здесь ключевое слово!

– Что…что ты спрашивал у моей матери? – не сводя обезумевшего взгляда с его глаз. – Умоляю, скажи мне! Что ты у нее спрашивал?

– Этот разговор был бы актуален пятнадцать лет назад, а не сейчас!

Постепенно разжимая пальцы, отдаляясь, отрывая от моего сердца снова по куску.

– Нет! Нетнетнет! Сейчас! Скажи…скажи мне…

– Ты не заслужила, чтобы я что-то тебе говорил. Ты ничего от меня не заслужила кроме презрения, но я никогда не мог тебя презирать, как бы сильно этого не хотел. Радуйся, змея. Твой яд, когда ты ужалила меня прямо в сердце, был смертельным!

Его лицо очень близко, оно бледное, если можно рассмотреть бледность сквозь его привычную смуглость, и глаза сухо блестят ненавистью. Нет, даже не ненавистью. Не знаю, что именно там живет. Там какая-то адская смесь преисподней, вся ее темнота поднялась с глубин и хочет меня поглотить.

– Это моя мать! Я хочу знать о ней…хочу, скажи….как?

– Услышь меня! Разве дело сейчас в ней? Ты…ты на каком-то своем свете, на своей долбаной планете ненависти, на своем небоскребе презрения. И тебе хорошо там. Ты вершишь суды, выносишь приговоры, раздумываешь о прощении и поощрениях, бонусах в виде своего тела, а я лишь тот, кто всегда, бл*дь, всегда в обвиняемых.

Он говорил мне это впервые, и я не знала, что сказать в ответ. Меня трясло, я дрожала всем телом, я не понимала, что именно сейчас происходит, но оно происходило. Где-то в каком-то месте я что-то упустила. И я почему-то остро ощущала его боль. Впервые она меня не радовала, а приносила ответные страдания, как будто нас нанизало на один вертел и сжигало живьем.

– Ты…ты был там! Я видела тебя с оружием в руках! Я же видела тебя!

– Ты видела, как я стрелял?

Слезы катятся по щекам, и я вспоминаю тот день. Вспоминаю себя, стоящую возле роскошного торта напротив отца, вспоминаю маму в персиковом платье с распущенными до плеч каштановыми волосами, так похожую на молодую Жаклин Кеннеди, в таком же маленьком беретике, вспоминаю своего омерзительного жениха, который через минуту упадет у моих ног и испустит дух… и вспоминаю как отец, раскинув руки, упал на торт. И как я обернулась и увидела Сальваторе, а за его спиной Джино опустил руку с дымящимся пистолетом.