О ком молчит Вереск

– Вас не должно было быть там... тебя и твоей матери. Для вас были куплены билеты в Италию, снят дом неподалеку от Палермо. Я все продумал и просчитал, я предложил твоей матери сделку – вашу жизнь в обмен на тебя. В обмен на ее согласие отдать тебя мне в жены и смириться с участью вдовы. Я сделал для тебя и для нее поддельные документы, я спланировал твой отъезд. Марко должен был передать послание, чтобы вы бежали из Чикаго. Я встречал тот самолет...в Риме... тебя там не оказалось. Не знаю, почему твоя мать приняла решение остаться... Этой помолвки не должно было быть. Вас там не должно было быть! Но... сейчас это уже не имеет значения...

Какие-то щелчки, голоса говорят на китайском.

– Сегодня меня казнят. Через пять часов меня отведут в какой-то бункер и пустят мне пулю в лоб. И знаешь, я сдохну самым счастливым ублюдком на земле, потому что у меня была ты. Потому что я познал смысл этой гребаной жизни. И он всегда заключался в тебе. Всеми моими помыслами владела ты. Каждый свой вздох я посвящал только тебе. Даже на том свете я буду вариться в котле и орать твое имя. Прощай, малая!

Я прослушивала эту запись снова и снова…снова и снова, глядя в пустоту как будто в свое прошлое и не представляя, что ему пришлось пережить.

Пальцы сами набрали его номер…с того старого телефона. Шли гудки, а я все слушала их и слушала, пока там вдруг не послышалось хриплое «да», от которого все тело пронизало электричеством и адской болью от тоски по НЕМУ.

– Я люблю тебя, Верзила. Всегда любила. С того самого момента, как увидела впервые, и до своего последнего вздоха. Приезжай ко мне…пожалуйста…я больше не могу без тебя.

А на том конце просто сбросили звонок…

Глава 20

Кроваво-белыми штрихами

С любовью страшной, как цунами

Необратимой...нежной, дикой

До безобразия многоликой....

Следами, шрамами, насильно

Не наспех тщательно, надежно

Сшивать сердца неосторожно

Уродливо и так красиво

До крика натянуть веревку

Впиваясь ржавыми гвоздями

Под кожу ломкой между нами

С изнанки набивать наколку

Молчанием, стоном, криком, болью

Без лишних слов и без признаний

Без клятв, без пафосных названий

По телу ласками и кровью

Болезнью, адом и проклятьем

Мы не зовем её любовью...

(с) Вереск (Ульяна Соболева)

На полу валялись осколки…все еще никто не посмел тронуть разбитую статую, которую Марко ударил молотком еще в тот день, когда мы вернулись из Палермо…Статую, так похожую на Сальваторе. Я смотрела на эти осколки, и мне казалось, что вот так же на миллионы осколков разлетелась и моя жизнь. Как будто разбил тот образ, который был далек от оригинала и молчал на мои слова ненависти, как и на слова любви. Был немым свидетелем моих падений в бездну, слез и молитв, чтоб все было иначе. Чаще всего я приходила сюда, чтобы не работать, а остаться с ним наедине… Иногда прижималась к нему лицом и скользила рукой между ног, выдыхая стоны в холодные скулы, выдыхая имя в холодные губы, отдаваясь призраку прошлого, вспоминая, как он меня…вспоминая, как хотела его всегда, даже когда трясло от ненависти и презрения.

И вот ничего не осталось даже от моего холодного любовника…даже он разлетелся в прах. Я опустилась на колени и принялась собирать эти осколки, складывать их в сторону, соединять вместе и рассматривать будто бы появившееся лицо, а потом…потом бросать на пол в понимании, что ничего уже не исправить. Разве я не получила ответ на свое признание? Разве меня не скинули в пропасть теми короткими гудками, которые отбивали пульс необратимости в том старом сотовом, который я разбила о стену с диким воплем отчаянного разочарования.

Мое люблю потонуло в бесконечности и множестве ненавижу…и не было услышано. А может, и не имело смысла. Ведь ОН предпочел уехать. У него ведь и жена имеется, о которой я совершенно забыла. Вот с ней и уехал. Зачем ему Вереск с кучей проблем, тараканов и шлейфом из прошлых ошибок. Может быть, и для него она умерла, может быть, настал день, когда Сальваторе ди Мартелли перестал искать вою Вереск и решил вышвырнуть ее из своей жизни.

Вереск…как долго я запрещала себе думать об этих цветах, как сильно они ассоциировались у меня с ним, а не с собой.

Это был истерический порыв. Не знаю, что на меня нашло. Я так давно не брала в руки глину и гипс, я не ваяла ничего так много времени, что мне кажется, мои руки забыли, как это делать.