О ком молчит Вереск

Малыш показывал пальчиком на поле, поднимая ручки вверх.

– Бум бум! Улааааа! Мячииик!

– Тебе понравилось смотреть, как я играю?

Быстро закивал и радостно обхватил отца за шею.

– Иди, поиграй с мячом.

Спустил сына с рук и кивнул на несколько мячей, лежащих возле длинной лавки. Матео с радостью побежал к ним, схватил то один, то другой, а Альварес обернулся к Нине. Стоит с этой конфетой за щекой и смотрит на Альвареса.

– Какого черта здесь происходит?

Вытащила конфету и облизала свои чертовые губы.

– А что происходит? Мальчик хотел увидеть папу, и мы приехали к вам. Или это запрещено? В нашем договоре такого прописано не было.

Альварес схватил девушку под локоть и затащил в раздевалку, обернувшись на сына, который пинал мяч и усиленно загонял его под скамейку. Его кроссовки с огоньками на подошвах очень ярко сверкали и сразу же привлекали внимание.

Обернулся к Нине и сильнее сжал ее локоть, выдернул конфету и отшвырнул к чертовой матери. Чтоб не облизывала ее своим розовым язычком и не отвлекала внимание.

– Послушай меня внимательно, Нииина. Все, что ты делаешь с моим сыном, должно прежде всего быть согласовано со мной! Даже если ты решила просто вытереть ему нос, я должен знать об этом! Ни одного решения ты не можешь принимать сама!

– Вы запретили мне вам звонить.

То ли зло, то ли обиженно. Да, он запретил. Он не хотел слышать ее голос. Ему вообще хотелось от нее куда-то деться. И не видеть. Эта женщина заставляла его испытывать очень противоречивые эмоции. И ни одна из них Арманду не нравилась.

– Правильно. Обращайся к Рамиресу.

– Его не было на месте, а сотовый отключен.

Где носит придурка. Договаривались же, что всегда будет на связи.

– И как ты сюда приехала?

Пожала плечами.

– На такси.

– Чтооо?! – взревел и аж затрясло всего. – Такси? Слушай, девочка!

Схватил ее за шиворот, дергая к себе так, что ей пришлось встать на носочки.

– Я не дядя из провинции, а Мати не сын булочника. Ты должна была дождаться Рамиреса и приехать с водителем и охраной!

– Вы ничего не слышите и не видите, да? Вы настолько заняты собой, своей жизнью, своей карьерой, что вы совершенно не там…не о том. Ваш сын просто хотел к папе. Он с восторгом смотрел, как вы играете. Он хлопал в ладоши и кричал вам. Он принимал живое участие в вашей игре и… и он выучил три новых слова. Вот что должно вас радовать… а вы, вы ничему не рады. Только ваши правила. Только ваш апломб, ваше эго. Там нет места маленькому мальчику, которого вы якобы любите!

– Ты охренела? Ты учишь меня, как быть отцом и как относиться к МОЕМУ сыну?

Он так разозлился, что невольно тряхнул ее. Ему казалось, она только что наподдала ему под дых. Со всей силы. И он пропустил все удары, а теперь задыхается от боли. Потому что права. Потому что каждое слово – точное попадание. Гол. Мать ее!

– Можете меня уволить, но хоть кто-то скажет вам правду!

Ее сочные губы так близко, они такие пухлые, мягкие на вид, такие нежно-розовые, и он ощущает ее горячее дыхание на своей шее и подбородке.

– Правду? Какую правду?

– Которую вы не хотите видеть…

Всем телом оттеснил ее к шкафчикам, продолжая смотреть на ее рот. Как зачарованный, как оглушенный на хрен. Как будто сейчас весь смысл жизни заключался в этих губах, и у него выделялась слюна от мысли, что, если наклониться чуть ниже, можно накрыть их своим ртом и жадно втянуть в себя ее дыхание. О, да, он не хотел видеть правду. Он хотел ее чувствовать и ни черта не мог с собой сделать. Чувствовать правду – он хочет эту проклятую няню из Югославии, или откуда она там приехала. Он хочет ее до такой степени, что его всего подбрасывает рядом с ней. И он просто обязан попробовать ее на вкус. Слюну, язык, запах вздохов и выдохов.

Набросился на ее губы. Неожиданно и для себя, и для нее. Впился жестко, сильно. Настолько бешено, что его язык буквально заполнил весь ее рот, толкнулся в ее небо. Сильный удар о зубы зубами, так, что в глазах потемнело и ладонь сдавила мягкий затылок, чтоб не увернулась, чтоб жрать ее выдохи. Такие сладкие, такие трепетно испуганные. Сминал их голодно, быстро, прикусывая, всасывая, с нажимом, с сильным давлением. До боли, так, что из глаз искры сыпались. Охренеть, как же это вкусно – целовать. Последний раз он целовал много лет назад. И больше не хотелось. Ни с кем. Никогда. А сейчас разорвало от адского желания сожрать ее рот.

Ногти Нины впились ему в шею, раздирая до крови, заставляя отпрянуть назад. Смотрел на нее диким, потемневшим от похоти взглядом, с трудом понимая, что только что вытворил. И совершенно не жалея об этом.

Она ударила его наотмашь. Сильно хлестнула сначала по одной щеке, потом по другой. Со всхлипом с каким-то отчаянием в глазах.

Схватил ее за руки и выгнул их назад за спину, тяжело дыша, сходя с ума от ее синих глаз, таких испуганных и в то же время горящих, дерзких, вызывающих проклятое дежавю и невыносимый голод.

– Не смейте… я вам не подстилка! Слышите? Я. Не. Подстилка! Отпустите!