О ком плачет Вереск

Королева моего молчаливого удушья.

Разрушь эти сладостно-горькие чары надо мной,

Вырвись из рук судьбы,

Сладостно-горькая,

Я не сдамся, она владеет мной.

Я несу этот крест,

Она стала моим проклятием.

Разрушь эти сладостно-горькие чары надо мной,

Вырвись из рук судьбы,

Сладостно-горькая!

Я хочу тебя.

О, как я хотел тебя,

И ты нужна мне.

О, как я нуждался в тебе.

(с) Перевод Bittersweet (Apocalyptica)

* * *

Палермо 2003 год

Сальваторе

Уснула. Из вены торчит шнур, который питает ее глюкозой. И он сидит на полу рядом, запрокинув голову так, что ему видны ее тонкие пальцы, свисающие с кровати слева от его головы. И он, словно верная псина, охраняет ее сон. Чтоб никто не разбудил и не тронул… Проглядел. Не проконтролировал. Не думал, что кто-то посмеет. Любуется ее запястьем, очертанием фаланг и коротко обрезанными ногтями. Он бы сдох, если бы они добровольно коснулись его лица, как когда-то. Вначале ему кажется, что это она так тяжело дышит, что, кажется, кровать дрожит, а потом понимает, что это его всего трясет. Потому что испугался, когда ее бледную до синевы увидел, когда пульс едва прощупался… Весь свой гнев на Марсу обрушил. На бывшую любовницу, верную, преданную…. Она поплатилась жизнью за то, что посмела попробовать отнять у него Вереск.

Пока спит, пока есть перерыв между ненавистью, тянется своими дрожащими пальцами к ее. Трогает кожу. Скользит между ними, сплетая со своими. И трясет так, как будто ничего более эротичного, более откровенного никогда не делал. Поднес к губам и прижался с широко открытым ртом к запястью, глаза закрыл, вдыхая, втягивая, вжирая ее запах. Не выдержал, потерся о ее ладонь. Жадно, как психопат, как избитый хозяйкой, виноватый пес.

— Моя единственная слабость, — едва слышно, — моя одержимость. Вереск. Ты, всегда только ты. Чтобы не делал… только ты, проклятая. Все на тебе завязано. Я расту, крепну, изменяюсь, матерею, я завоевываю этот гребаный остров, подминаю под себя людей, ставлю на колени самых сильных из них… а ты неизменна внутри меня. И я всегда получаю то, что желаю, выдираю у жизни, иду по трупам. Но все ничтожно, все не имеет никакого значения. Никакой радости от победы, никакого гребаного торжества. Потому что я всегда хочу только тебя! Тебя, бл*дь!

Приподнялся и склонился над ней, над ее лицом.

— И я тебя получу! Ты моя, Вереск! Ты принадлежишь мне!

Распахнула тяжелые веки и, едва шевеля губами, произнесла:

— А я тебя ненавижу и всегда… слышишь, всегда буду желать тебе смерти.

Ударила, засунула лезвие под ребро, достала до сердца и несколько раз провернула. Каждое слово — убийца.

— Значит, ты будешь желать ее и себе. Одну я тебя здесь не оставлю.

Италия. Сан-Биаджо

2005 год

— Доброе утро, жена.

Подскочила на постели, но не тут-то было, ее руки привязаны к спинке кровати за тонкие запястья. Не встать, не сдвинуться с места. Снотворное, добавленное в чай, сыграло свою роль. Она спала как убитая, а он сидел у ее постели, запрокинув голову, как когда-то, и не мог уснуть. Не мог даже лечь рядом. Потому что ее ненависть наэлектризовала воздух с такой силой, что, казалось, он взорвется.

— Я думала, ты уехал. Отпусти меня немедленно!

— С чего бы мне уезжать? Я только что женился и собираюсь провести незабываемый медовый месяц со своей женой.

— Ты хотел сказать — ужасный месяц.

— Для кого как. Для меня он более чем охрененный. Я собираюсь весь этот месяц зверски трахать тебя.

Сальваторе стоял перед ней с наглой ухмылкой, ему нравилось заставать ее врасплох. Решила, что он оставит ее в покое. Размечталась. Он слишком долго ждал, слишком долго искал эту маленькую дрянь и теперь, когда нашел, не собирался отказывать себе ни в чем. Подошел к постели и наклонился над застывшей девчонкой. Она смотрела на него с вызовом и дергала связанными руками. Сиреневые глаза наполнены яростью и болью. Как всегда, мать ее. Беспрерывно, всегда для него только один и тот же взгляд. Ничего… он привык. Лишь бы видеть ее глаза… потому что от мысли, что они закрылись навсегда, он едва не превратился в живой разлагающийся труп. И если его больная, дикая любовь к ней безответна, ему насрать. Ее и на десятерых хватит. И он убьет каждого, кто посмеет им помешать. Или… причинить ей боль. Потому что мучать ее может только он сам.

— Отпусти меня немедленно.

— Мне нравится, когда ты беспомощна.

— Почему? Потому что боишься, что я выцарапаю тебе глаза?

Расхохотался, а внутри все дернулось от ее взгляда, полного адской и черной ненависти. Взгляд-смерть. Ничего, малая, подохнем вместе.

— Нет, потому что так я полноценно ощущаю свою власть над тобой… а еще, чтобы наказать тебя за все, что ты натворила, маленькая моя сучка. Когда ты дергаешься на кровати, твоя грудь подпрыгивает, и у меня встает.

— Как же ты…отвратителен.

— Ты скоро узнаешь, насколько отвратительные вещи я с тобой сделаю.

— Я буду молить Бога, чтобы умереть до того, как это произойдет.

— Позовешь его, когда будешь кончать.

— Никогда! С тобой никогда! — выпалила, и щеки стали пунцовыми от прилившей к ним крови.

— Однажды уже кончала.

— Тогда я не знала, какая ты мразь.