О ком плачет Вереск

— Ничего, мы будем знакомиться дальше, чтобы ты представляла, КАКАЯ я мразь в полной мере.

Подошел к ней и прислонился лбом к ее гладкому лбу, зарываясь в разбросанные по подушке волосы пальцами. Вдыхая запах вереска и чувствуя, как скачет сердце в груди. Бешено соскучился по ней за эти годы, адски изголодался, и плевать даже, если это не взаимно. Привлек к себе за затылок и коснулся губ губами. Пробуя на вкус. Провел языком по ним, а потом не выдержал — зарычал и набросился на ее рот, впиваясь со всей силы, ударяясь о зубы, чувствуя вкус ее крови во рту, ворвался языком, сплетая с ее, забирая прерывистое дыхание. Резко отстранился, чтобы любоваться раскрасневшимся лицом, влажными от слюны красными губами с капелькой крови на нижней. От ее красоты хочется взвыть, но вместо этого он гладит ее скулу, ласкает большим пальцем уголок рта.

— Думала обо мне, Вереск? М? Когда со своим Ромео зажималась, обо мне вспоминала?

— Ни разу! — хрипло выкрикнула, пристально глядя ему в глаза, тяжело дыша и слизывая языком кровь с губы. — Забыла, как только удрала с этого проклятого места… Хотя, нет. Вру. Я вспоминала о тебе в кошмарных снах, а когда просыпалась… молила Бога о том, чтобы это был просто сон.

Специально злит его, режет словами-лезвиями, вспарывает ему вены и знает об этом. Думала. Он знает, что думала. Видит по ее затуманенному взгляду, слышит в участившемся пульсе и по рваному дыханию…и по запаху.

Усмехнулся и, одной рукой обхватив за талию, резко прижал к себе, привздернув вверх.

— Ты все еще не умеешь лгать, только кусаться, — демонстративно принюхался, — не думала, говоришь, — склонился к ее уху и провел языком по аккуратной раковине, по мочке, а потом закусил и резко выпустил, — ничего, малая, я заставлю тебя думать именно сейчас…, — опустил ладонь на ее ягодицы и сильно сжал, вдавливая в себя, — не бойся, тебе понравится.

— Меня стошнит, когда лапы убийцы коснутся моего тела.

— Не стошнит… поверь. Тебе понравится. Ты будешь ненавидеть не только меня, малая, но и себя тоже… за то, что хочешь меня.

Сжал ее подбородок пальцами, заставляя посмотреть себе в глаза:

— Не помню, чтобы тебя тошнило, — провел второй рукой ниже по упругим ягодицам под ночнушку, поднимая ее вверх, касаясь кончиками пальцев, — когда я ласкал тебя, — отодвинул полоску трусиков и мощно погрузил в нее средний палец на всю длину. Всхлипнула, а Сальва резко выдохнул в миллиметре от ее губ, приоткрыв рот и щелкнув языком, — даааа, когда цветок вереска терся о твой клитор. А я представлял, как вылизываю тебя всю и трахаю языком, — толчок пальцем, несильно. Только подразнить, сжимая подбородок и заставляя смотреть себе в глаза, видя, как плывет ее взгляд, — тебя когда-нибудь трахали языком, Вереск? Твой Ромео лизал тебя?

— Ты омерзителен. И это самое ненавистное воспоминание для меня. Ты и я. Нет ничего хуже.

— Ничего. Привыкай. Я подарю тебе миллионы грязных и ненавистных воспоминаний. Это будет одно из них.

Наклонился, чтобы поцеловать ее снова, но она укусила его за подбородок. Сильно, яростно и больно. Дернулся назад и сдавил щеки пальцами.

— Это все, что ты можешь, малая? Я разочарован!

— Развяжи меня, и ты увидишь, что я могу.

— Ты нравишься мне связанной.

— Никогда ни от одного твоего прикосновения мне не было хорошо. Ты забыл? Я намеренно тебя соблазнила. Чтоб мой отец уничтожил твое проклятое семейство!

Удары ниже пояса, в самый пах, чтоб скрутило от боли, чтобы вызвать вспышку ненависти.

— Не выйдет, — зашипел ей в лицо, — этот этап уже пройден.

— Убери свои проклятые пальцы с моего тела. Мне противно.

— Неужели? А так?

Сальва прищурился, задвигал внутри нее пальцем, стиснул челюсти, чувствуя, как дух захватывает от ее красоты, от этой муки на нежных чертах, с проблеском возбуждения, с сухим блеском в глазах. И там внутри так узко, так тесно и мокро. Стенки плоти трепещут и сильно сдавливают, от одной мысли, что она точно так же сдавит его член, потемнело перед глазами.

Взял бы прямо сейчас, отымел везде. Каждую дырочку. Но он хотел ее агонии. Чтоб умоляла взять и кричала для него. Наклонился и рывком сорвал трусики. Склонил голову в бок, любуясь ею. Тем, как выделяются соски под тонкой блузкой, и свело скулы от желания засосать их в рот. Смотрел, как оголились стройные ноги. Сглотнул и откашлялся. Захотелось прочистить горло и успокоиться. Медленно вытащил палец, покрутил его на свету, потом прижал к ее губам, испачкал их ее соками.

— У женщин есть одна охренительная особенность. Они могут сколько угодно лгать, но их тело лгать не умеет. И ты течешь для меня. Мокрая, горячая. Пару толчков, и ты бы забилась в экстазе.

Молчит. Отвернулась в сторону. Кусает губы, а тело мелко подрагивает.

Подошел к подносу с виски. Плеснул себе в бокал, достал из хрустальной вазочки кусочки льда и бросил в бокал, повернулся к ней, извлекая из кармана портсигар, затем сигарету, прикурил и, слегка прищурившись, выпустил дым в ее сторону ровными, аккуратными кольцами, пытаясь хоть немного успокоиться, остыть: