О ком плачет Вереск

Тусклый свет от фонарей падал на него с двух сторон. На нем нет рубашки, только низкопосаженные джинсы. Грудь волосатая, с рельефными мышцами, и взгляд жадно вылавливает детали. Он до боли женский. Голодный. Как будто моя ненависть и моя похоть живут в разных измерениях. Его нельзя не хотеть. Он слишком. Во всем слишком. Его дикий темперамент доводит до дрожи и пугает. Паук босой и ужасно лохматый. Эта буйная челка развевается, падает на глаза. Кудри в хаосе, как и он сам. Вечный, безумный хаос.

— Это твоя мечта? Чтобы все ползали перед тобой на коленях?

Он вдруг неожиданно спрыгнул ко мне вниз и сделал шаг в мою сторону, тут же стало душно и тесно. Как будто у воздуха появилась плотность и вес. Оттеснил меня к стене, поставив руки с обеих сторон от моей головы.

— Нет… на хер мне все? Только ты, Вереск. Хочу, чтобы ты ползала.

— Не дождешься.

А он вдруг потянулся вперед и, сдавливая мои руки, чтоб не сопротивлялась и не отталкивала, коснулся лбом моего лба.

— Та… твоя негритянка. Как ее звали? Мами? Она сделала куклу вуду, да? — говорит, говорит, а сам трется щекой о мои волосы, о мое лицо, и я чувствую терпкий запах его пота, коньяка и сигарет, запах соленого моря и песка. И мне отчего-то хочется втянуть его поглубже. Как тогда… там. В лесу. В нем все сводит с ума, будоражит, нервирует, дразнит. — А ты проткнула ее иголками? Всю исколола, да, малая? Признайся! Где больше всего дырок сделала? В груди? В сердце?

Его губы тыкаются мне в шею, в ключицы.

— Сегодня мы убили много людей… очень много, Вереск. Я никогда не видел столько крови.

Зарылся в мои волосы, тяжело дыша…

— И я не мог поступить иначе, не мог запретить им стрелять. Это наши враги…

— Выбор есть всегда, — прошептала я.

— Нет… не всегда. Не всегда… мать твою, ты даже не знаешь, что я хотел бы выбрать, не знаешь… меня не знаешь. Ты глупая, маленькая стерва.

Его ладони вдруг сильнее сжали мои запястья, а тело прижалось к моему телу, и я отчетливо ощущала, как мне в живот упирается его член. Твердый, как будто железный.

— Мммм…когда я рядом с тобой, мне кажется, любой выбор заранее предопределен. Дотронься до меня, Вереск.

Попросил с пьяным стоном, и я не сразу поняла, что он хочет.

— Дотронься, или я с ума сойду.

Схватил мою руку и прижал к своему животу, другой рукой лихорадочно расстегивая ширинку.

— Нет. — чуть не выкрикнула.

— Дотронься… я ни о чем другом думать не могу. — еще секунда, и мои пальцы сомкнулись на горячей, шелковистой плоти, тронули вздувшиеся вены, влажную головку. Невольно сдавили, и от неожиданности, от стыда, от дикости происходящего, мои глаза широко распахнулись. Я никогда не видела и не трогала органы мужчины.

— Просто трогай… я тебя не обижу, — шепчет мне в губы, не прекращая стонать и толкаться горячим пенисом мне в руку, — сожми его.

Сдавил моей рукой член, но пальцы не сомкнулись, и я попыталась отнять ее, но он повел вверх-вниз.

— Вот так! — снова спрятал лицо у меня в волосах. — Да… вот так. Сильнее.

Больно дергал моим запястьем, сдавливал моей же рукой свою плоть, а я смотрела ему в лицо и… наверное, в этот момент все исчезло. Он был дьявольски красив, порочен, развратен и настолько сексуально привлекателен. Что у меня начало пульсировать между ног… и не так от толчков его члена в мою руку, как от вида его искаженного похотью лица. Открытого рта. Закатившихся глаз. Линии подбородка и запрокинутой головы.

Внезапно напрягся, схватил меня пятерней за лицо и потянулся к губам, но я сжала свои, с вызовом глядя ему в глаза, и он задвигал нашими руками очень быстро, со свистом выдыхая воздух и не сводя взгляда с моих глаз, скривился, а потом с хрипом выдохнул, дергаясь и изливаясь мне в ладонь. Когда выпустил мою руку, она вся была в сперме. Он сделал шаг назад.

— Ты моя. Вся. Каждое отверстие на твоем теле принадлежит мне, каждая родинка и каждая ресница. Никто и никогда не увидит тебя голой, кроме меня. Запомни это. Раз и навсегда. МОЯ! И твою девственность тоже возьму я… потом.

Он свистнул, и уже через несколько секунд ему спустили лестницу.

— Твоя? Ты всегда свое швыряешь в ямы?

— Нет… ты исключение.

— Хочешь, чтоб твоей была, вытащи меня отсюда и… сними этот браслет с ноги.

Ухмыльнулся, как оскалился.

— Я не уточнил. Моя — это значит привязанная ко мне, как собака!

Услышала, как Паук отдал указание на рассвете отправить меня обратно наверх и выделить отдельную комнату. Когда шаги стихли, я стояла и смотрела ему вслед, на верх ямы, потом увидела голову Марко. Он молча бросил мне платок, а затем и сэндвич.

— Завтра он уедет, и ты сбежишь. Обещаю.

Провинция Тренто 2003 г

«Я никогда не причиню тебе боли, Вереск».

Ложь. Наглая, грязная ложь, на которую способен только он. Мартелли. И вся его семейка. Все твари, кроме Марко.

Одно его существование — это уже боль, это уже страдания. Неотмщённые родители, развороченная, испаршивленная жизнь, унижения изо дня в день. Мир должен стать адом, чтобы она могла все это простить и забыть.