О ком плачет Вереск

Я в ответ сердце рву твоё в клочья,

Ядом лжи обожгу твои нервы,

Бьешь наотмашь, без правил, точно.

И разбитые губы в кровь

Вытираю украдкой ладонью.

Ярость, ненависть и любовь,

Рвется пульс, содрогается болью.

Слезы катятся от бессилия,

Соберешь их губами страстно,

К сексу жадному от насилия

Одержимый мной так опасно.

Я приму эту боль от тебя.

Ведь всегда есть риск заиграться.

Все равно ты найдешь меня

и в Аду, я могу не бояться…

© Ульяна Соболева

Перед отъездом ко мне зашел Марко. Он смотрел, как слуги собирают мои вещи, а я стою у окна, сложив руки на груди. Мне все равно куда мы едем. От себя не сбежать… а я знаю, что мы бежим. Как и мой отец когда-то. Сальваторе увозит меня из Италии. Я не идиотка, и я все понимаю. Это не свадебное путешествие. Потому что с нами едет и Марко. Потому что люди собирают вещи и выносят множество чемоданов, а всякие гости и тетушки спешно уехали еще несколько дней назад.

— Почему Китай?

Спросила тихо, не глядя на брата моего мужа.

— У Сальвы там дела.

Усмехнулась. Разве это могла быть поездка просто для нас. Конечно, у него дела. Очередная торговля чьей-то жизнью. Не знаю, как моя мать могла с этим мириться. Точнее, наоборот понимаю, почему мириться не хотела.

— Отца сегодня увозят в частный пансионат. Ему поставлен диагноз шизофрения и поражение мозга после инсульта!

После того, что случилось на день рождения Альфонсо, у того случился удар. Слуги шептались, что это из-за страшного скандала с сыном и объявленной войны между кланами.

Я провела пальцем по стеклу, глядя на влажный отпечаток. Когда-то я рисовала сердечки и писала первые буквы своего имени и ЕГО. Ставила заветный плюс. Потом, когда наступали холода, я могла выдохнуть горячий воздух, и надписи проявлялись на окне.

Когда Мами приказала вымыть окна, я плакала и просила ее этого не делать.

В голове зазвучал голос няни и моей мамы, как будто совершенно рядом, как будто они стоят за моей спиной:

«— Этот парень вскружил ей голову, Юля влюбилась в сына ди Мартелли. Самое страшное, что могло произойти с нами. Никогда не хочу с ними породниться, никогда!

— Если девочка любит, то как она может выбирать? Сердцу не прикажешь!

— Я тоже любила, и это была самая огромная глупость в моей жизни! Я не послушала свою мать и сбежала с Мишей… а могла выйти замуж за хорошего, трудолюбивого парня. Но мне вскружил голову бандит. За это я поплатилась слишком многим… Не хочу, чтоб она была несчастна!

— Нет ничего важнее права выбора, и насильно счастлив никто и никогда не был.

— Он принесет ей горе!

— Значит, это будет ее личное горе…»

— Он полностью отошел от дел. Теперь всем занимается Сальваторе.

Голос Марко заставляет тряхнуть головой и с сожалением отпустить образы.

— Мне все равно, что станет с твоим отцом.

— Это из-за тебя. Ты знаешь?

Я не понимала, осуждал ли он меня или просто рассказывал. Теперь я не так хорошо понимала Марко и не особо к этому стремилась.

— Ты едешь с нами?

— Да. Сейчас всем лучше уехать. Пусть все уляжется. Тем более в доме намечается ремонт. Сальва хочет полностью все переделать по эскизам нашей матери.

— Сколько человек… погибли? Той ночью…

— Около десяти.

— Разве они не ваши родственники? Джино не твой кузен?

— Они не Мартелли. Отец Джино представлял могущественный клан Палератти. Теперь начнется война. Мы должны быть к ней готовы.

Я продолжала водить пальцем по стеклу и услышала тихие шаги Марко позади себя. Потом увидела его отражение в окне.

— Ты смирилась, да? Покорилась ЕМУ?

Я перестала «рисовать» и посмотрела на золотистые лучи солнца, запутавшиеся в облаках.

— Я никогда не смирюсь.

— Ты…ты все еще жаждешь свободы? Ты его любишь?

Я вытерла все, что начертила, яростно оставляя только следы своих ладоней. Никаких плюсов больше нет, только минусы, только потери.

— Я все еще жажду свободы… и я понятия не имею, что такое любовь. Ее не существует.

— Существует… — как эхо, повторил последнее слово. — Я мог бы попытаться освободить тебя снова, ты…ты хотела бы этого?

В коридоре послышались шаги, и я догадалась, что вошел мой муж. Это странная способность чувствовать его на расстоянии, улавливать запах его кожи. Марко дернулся и стал белым, как мел.

— Болтаете?

С деланным весельем спросил Паук, потягивая виски из бокала и предлагая его Марко, тот отрицательно качнул головой и опустил взгляд. Рядом с Сальвой его младший брат уменьшался ростом, горбился, стирался. Становился снова сутулым, больным мальчиком, на которого жалко посмотреть. И Сальва… рядом с ним высокий, мощный, статный. С широкими плечами, сильным телом. Сегодня на нем белая рубашка, и она невероятно подчеркивает цыганскую смуглость его кожи и иссиня-черные волосы. Буйные, вьющиеся, непослушные.

— Я не пью.

— Конечно, мой правильный трезвенник брат. Мой святой Маркус ди Мартелли.

Потрепал его по волосам. Страшно. Да, Марко смертельно боится своего брата, боится, что тот услышал.

— Я рад, что ты согласился уехать с нами, несмотря на мое решение в отношении отца.

Краска возвращается к щекам Марко, он понемногу успокаивается.

— Тебе виднее, как правильно поступать. Отец болен… и должен проходить лечение.