– Я тоже за свободу выбора. – Князь будто не замечал пульсирующего в голосе Матери-Ольхи критического заряда, вот-вот готового обернуться испепеляющей молнией. – Но я люблю Бога. И мне дорого то, что любит Он. Поэтому мой выбор – это выбор Господа. Согласен, такое положение вещей с подсказки чёрта легко можно интерпретировать как неспособность к выбору. Но таков наш дар. И он, в свою очередь, отпущен нам в комплекте с всемирной отзывчивостью души и ревностью к благополучию соседа.
Воздух в салоне машины заискрился, но гром не грянул. Не успел. Мы уже выезжали из Павловска – до перекрёстка с магистралью оставалось метров двести.
– Стоп. – Брахман впечатал в брешь между мной и Князем вертикально поставленную ладонь.
Славившийся отменной реакцией Князь резко ушёл на обочину, так что Рыбак проскочил мимо и затормозил уже впереди нас. Князь, я и едва не угодившая из-за лихого манёвра носом в пудреницу Мать-Ольха выразительно посмотрели на Брахмана. Глаза его были закрыты, лицо как бы устремлено вперёд и вверх, кадык под подёрнутым растительностью подбородком недвижим, дыхание мертво. Так длилось долго – кажется, я пару раз успел моргнуть.
– Нам не надо на прежнее место, – наконец сказал Брахман и открыл глаза. – Нам надо ехать прямо.
Впереди была трасса «Дон». За перекрёстком, на котором, дабы возвратиться в Белогорье, к монастырской горе, нам следовало повернуть налево, второстепенная дорога уходила прямо, на Калач. Этот маршрут подробно мы не изучали, поэтому я на правах штурмана извлёк из щели между моим сиденьем и тоннелем с рычагом коробки передач атлас, и мы с Князем углубились в карту. Дорога на восток, по существу, была тупиковой: от Калача можно было идти либо на север, либо на юг, либо, немного проехав за Калач, опять же на север. Ни на какой иной столбовой хайвей там было не перескочить. Разве что через Урюпинск – на шоссе Москва – Астрахань, но удобней было сделать это раньше, сразу за Воронежем…
– Ну, – Князь поднял раскрытый атлас так, чтобы туманная перспектива была видна Брахману, – и куда?
– Прямо. – Брахман на карту даже не взглянул. – Там лес. Там Жёлтый Зверь. Он рядом. Он нас ждёт.
Выйдя из рыдвана навстречу подошедшему Рыбаку, договаривавшему какие-то слова в новую болталку (вспомнил номер деточки?), Князь, окатив товарища испепеляющим взглядом, положил атлас на капот и что-то некоторое время объяснял строптивому обормоту, водя пальцем по вздыбленному двумя волнами, бледно раскрашенному развороту с наброшенной на рисунок крупноячеистой паутинкой. Рыбак по привычке балагурил, бранился и несдержанно жестикулировал.
Нынешний день выдался длинным. Очень длинным. Подробно описывать его финал не буду – так, пару штрихов. В нескольких километрах от трассы, за мостом через едва заметный под ним ручеёк, свернули налево, к Елизаветовке, ибо в ту сторону устремилась рука Брахмана. За посёлком расстилалась степь, частично распаханная под сельскохозяйственные нужды, частично пребывавшая в первозданной дикости. По левую руку кое-где виднелись овраги и островки деревьев, по правую – покатые балки с клочками кустарника. Все в машине молчали, стараясь не мешать Брахману, подвисшему в состоянии приёма над тёртым кожаным сиденьем, вести нас по эфирному чутью к цели.
Дальнейший путь до Воронцовки я пропустил вовсе, поскольку оживил планшет и погрузился в несторовские выдержки, снабжённые на этот раз особенно богатым визуальным рядом.
Четвёртый год белой стаи