О, мед воспоминаний

бался. Я рассказала ему о перемене адреса и изменении в моей жизни.

Тарновские — это отец, Евгений Никитич, по-домашнему Дей, впоследствии —

профессор Персиков в „Роковых яйцах" (об этом подробнее я расскажу позже). Это был

кладезь знаний. Он мог сказать японскую танку — стихотворение в три строки — на

японском языке. Я была так горда, когда в 16 лет от него выучилась: "Асагао ни цурубе

тарарету марао мидзу". "Повилика обвила ведро моего колодца. Дайте мне воды", — вот

перевод этих поэтических строк. Дей никогда не поучал и ничего вам не навязывал. Он

просто по-настоящему очень много знал, и этого было вполне достаточно для его

непререкаемого авторитета. Дей знал, как умер Аттила, он мог ответить на любой вопрос.

Его дочь всегда удивляла преподавателей истории, приводя какие-то особые штрихи

эпохи, о которых ни в учебниках, ни на уроках даже не упоминалось да и не могло

упоминаться. Звали ее Надежда Евгеньевна, а в самом теснейшем кругу "Гадик". "Гад

Иссахар за углом ест сахар" — так дразнили мы ее в ранней юности за то, что

неудержимо любила она сладкое.

Вот в этот дом и припожаловал М. А. Пришел и стал бывать почти каждый день.

Он сразу же завоевал симпатии Надюши, особенно когда начал меня "сватать".

Уже весна, такая желанная в городе! Тепло. Мы втроем — Надя, М. А. и я — сидим

во дворе под деревом. Он весел, улыбчив, ведет "сватовство".

— Гадик, — говорит он. — Вы подумайте только, что ожидает вас в случае

благоприятного исхода…

— Лисий салоп? — в тон ему говорит она.

— Ну, насчет салопа мы еще посмотрим… А вот ботинки с ушками обеспечены.

— Маловато будто...

— А мы добавим галоши... — Оба смеются.

Смеюсь и я. Но выходить замуж мне не хочется.

Подружился М. А. и с самим Тарновским. В скором времени они оба оживленно

беседовали на самые разные темы и Дей полностью подпал под обаяние Булгакова.

— Здорово я их, обоих Тарновских, обработал! — скажет М. А. после с веселым

смехом. (Когда он шутил, все всё ему прощали… "Ты как никто шутил," — говорит

11

в своем стихотворении на смерть Булгакова Анна Ахматова).

Мое пребывание у Тарновских подходило к концу: из длительной командировки

возвращался муж Надюши, а комната у них была одна, разделенная занавеской, хоть и

большая, да все же одна.

4

К сожалению, не сохранилось шутливое стихотворное послание, обращенное к

Наде:

"О Гадик с глазами Онтарио!" — так начиналось оно, и смысл его сводился к тому,

чтобы лучше меня охранять, а то "лысые черти могут Любу украсть".

Все самые важные разговоры происходили у нас на Патриарших прудах (М. А. жил

близко, на Садовой, в доме 10). Одна особенно задушевная беседа, в которой М. А. —

наискрытнейший человек — был предельно откровенен, подкупила меня и изменила мои

холостяцкие настроения.

Мы решили пожениться. Легко сказать — пожениться. А жить где? У М. А. был хоть

кров над головой, а у меня и того не было. Тут подвернулся один случай: к Гадику пришла

ее давнишняя знакомая, тоже Надежда, но значительно старше нашего возраста.

Небольшая, с пламенно огненными волосами (конечно, крашеными), даже скорее

миловидная, она многих отталкивала своими странностями. Она могла, например, снизу

руками подпереть свой бюст и громогласно воскликнуть: "У меня хорошенькие грудки" или

рассказать о каком-нибудь своем романе в неудержимо хвастливых тонах. Меня она

скорее занимала; Надюша, гораздо добрее и снисходительнее меня, относилась к ней

вполне терпимо, но М. А. невзлюбил ее сразу и бесповоротно. Он окрестил ее Мымрой.

Когда мы поселились с ним в Обуховом переулке и она вздумала навещать нас, он

сказал: "Если Мымра будет приходить, я буду уходить из дома…" К счастью у нее

наклюнулся какой-то сильно "завихренный" роман и ее визиты сами собой прекратились,

но образ ее — в карикатурном виде, конечно, — отразился в повести "Собачье сердце".

* * *

Вот эта самая Надежда и предоставила нам временный

12

приют. Жила она в Арбатском переулке в старинном деревянном особнячке. Ночевала я в

комнате ее брата-студента, уехавшего на практику.

Как-то днем, когда Надежда ушла по делам, пришел оживленный М. А. и сказал, что мы

будем писать пьесу из французской жизни (я несколько лет прожила во Франции), и что у

нее уже есть название: „Белая глина". Я очень удивилась и спросила, что это такое

"белая глина", зачем она нужна и что из нее делают.

— Мопсов из нее делают, — смеясь ответил он. Эту фразу потом говорило одно

из действующих лиц пьесы.

Много позже, перечитывая чеховский „Вишневый сад", я натолкнулась на рассказ

Симеонова-Пищика о том, что англичане нашли у него в саду белую глину, заключили с

ним арендный договор на разработку ее и дали ему задаток. Вот откуда пошло такое