О медленности

Как пишет Лора Маркс несколько по другому поводу, гаптическая визуальность, в отличие от визуальности оптической, всячески акцентирует внимание на поверхности и текстуре предметов, побуждая нас скорее к неспешному созерцанию, нежели к стремлению продвигаться вперед в повествовании. Гаптическая визуальность основана на возникающих между зрителем и образом телесных отношениях, избегающих характерного для оптической визуальности акцента на абстракции, дистанции и господстве. Аффект она предпочитает эффекту, интерпретации и (э)моциональному началу. Маркс пишет:

Гаптическое зрение склонно скользить по поверхности предмета, а не нырять в иллюзорную глубину; не столько различать форму, сколько распознавать текстуру. Ему свойственно скорее двигаться, чем фокусироваться, скорее притрагиваться, чем приглядываться[177].

Погружение Кардифф в состоящую из множества потоков реку времени изобилует подобными ситуациями гаптического зрения, воспоминаниями о прошлом опыте физического контакта, в которых Кардифф предпочитает скорее притрагиваться, чем приглядываться, воспринимать материальные поверхности, а не фокусировать взгляд и соблюдать абстрагирующую дистанцию. Все это ввергает слушателя аудиопрогулки в тревогу – не только потому, что сосредоточенность Кардифф на тактильной памяти грозит разрушить сотканное из фрагментов различных сюжетов повествование, в котором нам так хочется разобраться, но и потому, что под влиянием ее голоса нас охватывает желание самим испытать ее гаптические ощущения, то есть войти в состояние, которое Роже Кайуа назвал бы психастенией: глубокое чувство деперсонализации, вызванной временной неспособностью достоверно определить свое телесное местоположение в пространстве[178]. Именно сосредоточенность Кардифф на гаптической памяти, как ни парадоксально, ставит перед слушателем-пешеходом самую трудную задачу по соединению телесности и субъектности места и восприятия. Ведь слушатели прогулок Кардифф не только слышат у себя в голове чужие голоса, но и начинают приноравливаться к чужим чувствам и примерять на себя телесный опыт другого пространства и времени. В результате мы, даже имея точное представление о своем местоположении, неизбежно затрудняемся, подобно пациентам Кайуа, определить свое положение в пространстве и установить, кто именно занимает то место, где находимся мы сами, и когда именно все это происходит.

Таким образом, гаптическое соприсутствие разных воспоминаний и сюжетных обрывков в аудиопрогулках Кардифф выливается не столько в чувство шизофренической разъятости, сколько в опыт одновременного сжатия и растяжения пространства и времени, прикосновения к внешним и внутренним впечатлениям, опыт, в котором реальное соединяется с виртуальным. Мы чувствуем, как голос Кардифф проникает нам под кожу и размыкает очерчиваемые ею границы, делая возможным наше ощущение самих себя во времени и пространстве с разных точек зрения. Мы превращаемся в пространство – и вместе с тем чувствуем, что пространство, силу своей внутренней текучести и изменчивости, своей неизбежно недолговечной природы и в силу неустойчивости памяти, не может ничего гарантировать наверняка. Пальцы ног начинают играть с грязью на берегу озера Гурон, хотя мы прекрасно знаем, что перед глазами у нас находится галечный пляж озера Онтарио.

Разумеется, есть веские основания утверждать, что акустика не ведает сколько-нибудь убедительного различия между актуальным и виртуальным. Как бы мне ни хотелось услышать голоса, музыкальные представления и звуки прошлого, в конечном счете все, что доступно нашему слуху, представляет собой результат вибраций, происходящих здесь и сейчас, сжатия молекул воздуха, сталкивающихся сначала с другими молекулами, а затем с нашей membrana tympani, барабанной перепонкой. Именно нашей неспособностью заткнуть уши и отсечь все внешние стимулы объясняются наши ограничения в том, чтобы улавливать воображаемые, не существующие в действительности вибрации. И тем не менее в основе творчества Кардифф, с его характерным для фланеров XIX века, но достигаемом средствами новейшей акустической техники отказом от скорости городской жизни и однородного, телеологически понимаемого пространства, лежит как раз смешение актуального и виртуального аспектов.