О медленности

Если в эстетической практике модернизма опыт скорости нередко выливался или во вспышку насилия, или в регрессивное застывание телесных границ, то в творчестве Кардифф неспешная прогулка становится способом исследовать в игровой форме возможность расширения границ тела в пространстве и времени, не опасаясь реального распада и поражения. Когда Кардифф смешивает виртуальное с актуальным, поощряя нас ощущать тяжесть иных пространств и времен всем нашим подвижным телом, то возникающее при этом состояние психастении способствует восстановлению утраченных аспектов миметической способности, то есть формы чувственного знания, проистекающей из умения отдаться на милость окружающему миру объектов вместо попыток его контролировать; такой разновидности познания, которая основана на умении распознавать черты сходства в непохожих сущностях при параллельном стремлении ослабить (а не подорвать или, напротив, упрочить) границу между субъектом и объектом[179].

Эстетика медленного предоставляет гаптическому зрению возможность выступить против главенствующего в современном мире зрения оптического. Она позволяет воспринимающему субъекту ощущать разные скорости, определяющие структуру окружающей действительности, без необходимости придерживаться абстрагирующей дистанции и будучи свободным от ощущения, будто эти скорости разрывают его (субъекта) на части. Медленность в творчестве Кардифф восстанавливает человеческую способность и желание быть и становиться кем-то другим, налаживать связь с внутренне неоднородной рекой времени, усложнять работу зрения и временно упразднять превалирующий режим восприятия, предполагающий контроль над пространством и независимую точку зрения. Медленность возвращает нам возможность блуждания без определенной цели: возможность оставлять за скобками шаблоны оптического зрения, открывать в актуальной реальности виртуальность памяти и предчувствие потенциального будущего и, наконец (хотя и не в последнюю очередь), сопротивляться идее, согласно которой человек может обладать и управлять пространством и временем посредством визуальных репрезентаций. Предлагаемая Кардифф эстетика медленного возвращает нас к самой сути того, что, быть может, и составляет смысл эстетики: к удивительному и глубокому чувству, будто нас захлестывает и переполняет нечто неподвластное нашей воле и намерениям.

4

Дон Айд пишет, что при интенсивном прослушивании музыки, когда поток звуков поглощает слушателя, мы сталкиваемся с возможностью такого перцептивного поля,

в котором фокусное внимание «растягивается» до самых границ наличного звука. Эти «растягивание» и «открытость» опять-таки носят всецело пространственно-временной характер. Однако это пространство еще и слишком «неясное», в том смысле, что я не нахожу его пределов. Даже если я «погружен» в эту звуковую «сферу», обнаружить ее пространственные границы мне не удается. Пространственные перспективы обозначены смутно[180].

Максимально интенсивное прослушивание музыки лишает нас способности определять протяженность отдельных звуков, относительную удаленность их источников и границу между звуком и тишиной. В контексте подобного опыта мир обращается в звук, а мы, слушатели, без остатка растворяемся в его бескрайней тотальности. Нас перестают интересовать источники, протяженность и направление звука, тела́, издающие звук, и тела, его воспринимающие. Мы просто позволяем телу быть или становиться медиумом окружающего нас бесконечного резонанса и отражения звука.