О медленности

Таким образом, пространство в творчестве Кардифф никогда не бывает единым и однородным. Слушать и ходить – значит не только сообщать пространству временно́е измерение, но и соприкасаться с ним сразу всеми органами чувств и, следовательно, эмпирически познавать его временной характер и многообразие. Это значит вырабатывать чувствительность к неоднородной, неустойчивой и смешанной природе обоих пространств: воспринимаемого мира и воспринимающего тела. В отличие от традиционного повествовательного кино, Кардифф предлагает принципиально незавершенное, неполное восприятие движения; мы все время остаемся в подвешенном состоянии. Ее голоса проникают под кожу, затрагивают самое сокровенное в нас, однако это преимущественно касается материй скорее невидимых, чем видимых; источник этих ощущений незрим – в отличие от ситуации кинопросмотра, предполагающей визуальную репрезентацию движения и времени. В отличие от таких художников, как Лонг и Фултон, исследующих искусство прогулки и продуктивно использующих стратегии эстетической картографии, Кардифф задействует медиум ходьбы и свойственную ему эстетическую медлительность для того, чтобы эксплицировать невозможность надежно картографировать пространство, дезориентирующую и вместе с тем приносящую облегчение: пространство противится превращению в нечто статичное, будь то текст, изображение или любая другая форма репрезентации. Именно к этой взаимосвязи между неспешностью ходьбы и невозможностью картографирования мы сейчас и обратимся.

3

Пожалуй, ни одним клише не злоупотребляли больше, чем метафорой времени, жизни и человеческого сознания как реки, медленно, но неотвратимо катящей свои воды по направлению к конечной цели. Намерения могут быть самыми благими: выразить текучесть, историзм и изменчивость материальной жизни. Однако в конечном счете эта метафора в большинстве случаев обрастает дополнительными смыслами, поскольку предполагает известную степень автоматизма происходящих изменений, а также однородность и, следовательно, предопределенность любого движения или развития от начала до конца. Вещи могут претерпевать постоянные изменения, однако само изменение предстает как нечто изначально запрограммированное; нельзя пойти альтернативным путем, столкнуться с настоящей неожиданностью или повернуть вспять: текучая изменчивость понимается как предопределенность.

В контексте истории идей эту метафору, конечно же, бесконечно усложнило творчество Альберта Эйнштейна с присущим ему вниманием к загадкам пространственно-временного континуума, критикой ньютоновских представлений об абсолютном времени, сосредоточенностью на синхронности и относительности времени. Решающая новация Эйнштейна заключалась в том, чтобы помыслить реку времени как состоящую из множества разных потоков, текущих с разной скоростью, с завихрениями по одну сторону и порогами по другую, причем скорость течения зависит от того, путешествуем ли мы по реке или наблюдаем за ней с берега. Однако ньютоновское представление о времени как о реке с однородным течением, текущей сквозь неподвижное пространство, оказалось необычайно живучим даже во «вселенной-после-Эйнштейна». Пусть сегодня мы скорее станем говорить о пропускной способности электронных потоков или о плотности движения по городским магистралям, чем о воде и реках, идеи однородности и едином направлении времени, потока, движения и изменений по-прежнему притягательны.

Необязательно читать Эйнштейна, чтобы увидеть: звуковые дорожки Кардифф, переплетающие разные истории и окружающие слушателя-пешехода множеством разных воспоминаний, наблюдений и ожиданий, стремятся поколебать ньютоновскую неизбежность. В одном из интервью Кардифф говорит:

Когда я делюсь своими воспоминаниями в саундтреке к прогулке, происходит любопытная вещь: они становятся непосредственной реальностью для слушателей. Для меня они навсегда останутся прошлым, но для них они часть настоящего. Мне интересно работать со временем именно так, перескакивая из прошлого в настоящее, используя память и привнося ее в настоящее[176].

Как и Эйнштейн, Кардифф сосредоточена на водоворотах, завихрениях, отклонениях от заданного курса и разнице скоростей, свойственных движению сквозь время и пространство. В центре ее внимания находится одновременное присутствие внутри настоящего разных прошлых и разных связанных с будущим ожиданий, единение, обрекающее на провал любую попытку изобразить это настоящее с некоей внешней точки зрения; даже о нашей безусловной готовности следовать за голосом и «плыть по течению» нельзя сказать в традиционном смысле, что она толкает нас вперед во времени и в пространстве.