О моей жизни

В монастыре Фли был один монах, еврей по происхождению. Когда по всему католическому миру раздался призыв к походу на Иерусалим, ему удалось спастись от религиозных предрассудков. Однажды в Руане люди, предпринявшие такой поход под знаком креста, начали жаловаться друг другу: «Преодолев огромные расстояния, мы собрались нападать на врагов Божьих на востоке, хотя прямо перед нами есть евреи, худшие изо всех недоброжелателей Господа. Так что труды наши были напрасны»[335]. Сказав это и схватив оружие, они собрали всех евреев в месте их богослужений[336], загнав туда кого силой, кого хитростью, и предали всех мечу, невзирая на пол и возраст. Однако согласившиеся принять христианство избежали надвигающейся казни. Во время этой резни один знатный человек увидел маленького мальчика, сжалился над ним и отвёл к своей матери.

Его мать была дамой очень высокого происхождения, бывшей женой графа Э[337]. Над замком Э возвышалось аббатство Сен-Мишель-дю-Трепор[338]. Эта выдающаяся женщина, приняв ребёнка, доброжелательно поинтересовалась, не желает ли он перейти в христианство. Поскольку он не отказался, полагая, что в противном случае его предадут смерти, как и остальных у него на глазах, были поспешно сделаны соответствующие приготовления, и его подвели к купели[339]. Когда после произнесения священных слов и совершения таинства его участники подошли туда, где горели свечи, и расплавленный воск капал в воду, одна из капель упала отдельно от других, приняв форму крошечного креста настолько точно, что ничья рука не смогла бы столь похоже сделать его такого маленького размера. Об этом мне рассказали священник и сама графиня, которую я очень хорошо знал и был ей очень близок, почти как сын; они оба поклялись именем Господа, что всё сказанное является правдой. Можно было бы отнестись к этому происшествию менее серьёзно, если бы я сам не увидел изумительное достижение мальчика. Графиню звали Элисенда. Её сына, спасшего мальчика от смерти и ставшего его крёстным отцом, звали Гийом. Это же имя дали и мальчику.

Став чуть старше, вместо иврита, который он учил прежде, мальчик начал изучать латинский язык, ставший для него как родной. Поскольку он боялся, что его семья заберёт его обратно, и ему придётся вернуться в прежнее состояние, то он отправил его в монастырь Фли[340]. И в самом деле, через какое-то время они попытались вернуть его обратно, но уже не имели на него никакого влияния. Будучи единожды предан монастырскому порядку, он выказывал такую любовь к христианскому закону, столь жадно впитывал любое божественное знание, каким только мог овладеть его острый ум, с таким спокойствием переносил тяготы, возложенные на него уставом, что слава о его победе над ничтожным естеством и некогда беспокойным духом вызывала всеобщее восхищение. В качестве тайного опекуна ему был назначен учитель грамматики, глубоко религиозный человек, считавший, что изучение нашего закона необходимо каждому, кто родился к новой жизни, будучи уже сформировавшейся личностью, и прилагал усилия, чтобы обучить его, за что был щедро вознаграждён. Его острый от природы ум был так отточен ежедневными занятиями, что хотя в том монастыре блистали многие высокоучёные мужи, никто из них не демонстрировал такой исключительной проницательности. И ему никто не завидовал и не клеветал на него, как можно было бы подумать, поскольку он своими манерами всегда излучал радость и особую чистоту. Чтобы укрепить его непоколебимую веру, я послал ему небольшой трактат, написанный четыре года назад, направленный против графа Суассона, жидовствующего еретика[341]. Я слышал, что он был так восхищён им, что включил мой скромный труд в богодухновенный сборник доводов в защиту веры[342]. Так что крест, образовавшийся во время его крещения, возник не случайно, а по воле Провидения, как знак будущего религиозного благочестия урождённого еврея, что весьма необычно для наших дней.