О началах, истоках, достоинствах, делах рыцарских и внутренних славного народа литовского, жмудского и русского, доселе никогда никем не исследованна

На этом же сейме об обороне против татар господа коронные с королем решали и некоторую шляхту за разбой и грабеж осудили: Осуховского и Мышовского (не Мышковского добродетельного шляхтича и древнего, как печатник в первом издании Бельского ошибся), и русиновская помещица, в кожах, с острогами, с мечом, в одеянии мужском, в котором она была схвачено, была повешена. И на оборону общую Малой Польши шляхта по 12 грошей с саней на солдат уступила. Но Великополяки этого позволить не хотели [390v]. На этом же сейме в Радоме господа литовские, желая невинность свою показать и не желая дольше в незаконном гневе быть у короля Александра, из-за обвинения отвратного Михала Глинского, просили об этом у господ польских, дабы обратились к королю. Господа польские по их просьбе просили короля Александра, чтобы им гнев свой отпустил, а король по этой просьбе господ польских обещал их в ласку принять, как только в Литву вернется, их землю природную. Там епископ виленский Войцех Табор начал королю говорить, как летописец свидетельствует, такими словами: «Милостивый король, напрасным был гнев твой королевский на нас по причинению некоторых людей, ибо против тебя, господина нашего, не стояли мы и не противились тебе, а защищали права и привилегии наши, которые мы имели. А так, милостивый король, я, как литовского государства и тебя, как великого князя и господина нашего пастырь, должен тебя, господина своего, от этого отводить, дабы ты, господин, права наши и законы для нас полностью сохранил, если бы хотел их кто ломать. Дай Боже месть такому каждому!» И только это епископ выговорил, тотчас же короля хватил паралич, как этот желетописец свидетельствует. Потому король Александр, параличем зараженный и заболевший, из Радомa в Краков ехал для лечения, и господа литовские, лучшую надежду имея, с лаской королевской в Литву Шахмата царя проводили, согласно приказу королевскому, и в Троках его пристойно и щедро к приезду королевскому постaвили и других тоже его мурз и слуг по лежакам разделили, и Шахмат сам зарекся и обещал короля постоянно ждать. Потом приехали послы, с восемью десятками конных татар от ногайских царьков [391] в Вильно в посольстве к Шахмату, к которому на разговор были свободно пропущены, и тогда так долго с ними на охоту и на прогулки ездили и общались. Были содержаны деньгами и одеждами господами литовскими щедро. Усмотрев время, Шахмат, вопреки присяге и обещанию, со всеми своими татарами, скольких коней имел, из Трок тайно удрал. Но Олехном Монивидовичем, Сновских и Доростайских предком, наместником троцким, и другими дворянами королевскими литовскими ночью и днем у Киева был догнан, связан и на Троки отвезен, под стражой бдительно был храним. А в то время, когда король Александр в Польше болел, приехали послы к господам литовским от Медликерея, царя перекопского, наставляя, что если бы угождали ему, подобно их предкам, которые дяде Мендликирею угождали и Шахмата в тюрьме держали, то обещал им мир и вечную помощь на каждого их неприятеля, на которую им как сопредельный и сосед близкий быстрей, чем Шахмат с далекой ордой своей успеть мог бы. Поверили тогда предательским словам Мендликерея господа литовские, и миссию посольства его до приезда короля Александра отложили. А Шахмат, царь заволжский, бедняга, в тюрьме у Литвы будучи, когда дело свое трагичным видя, наставлял господам литовским, дабы предательскому Медликерею не верили перекопскому, говоря, что он этим моим невинным заключением не должен был успокоиться и в ваши [391v] страны слать [войска] на унижение должен был, и сразу же исполнилось пророчество Шахматово.

О суровом разорении литовских государств татарами около Слуцкa, Новогродa, Минскa, Витебскa, Полоцкa, Лоевой Горы и о виленского города обнесении стенами