О наследниках, наследиях и наследствах

— И чем бы он занимался в этой отставке? — криво усмехнулся Сигнус. — Цветочки выращивал? Или пасеку бы завел? Для него власть и возможность плести интриги — как омела для Просветленного. До последнего цепляться будет. Даже если его силой погнать, за кресло уцепится. Так что тут придется радикально решать проблему. Но Дамблдора ни в коем случае нельзя делать мучеником в глазах последователей. Само его имя должно стать ругательством.

С этим согласились все.

А пока стоило разобраться с Хагридом.

Лесник же так ничего и не понял. Даже того, что животные уходят не столько куда, сколько от кого. Он и своих пауков по-прежнему оплакивал, искренне не понимая, что натворил, не только выпустив в лес своего питомца, но и раздобыв для него матку. Звери, по его мнению, должны жить в лесу. При этом и с ними, и с лесом можно делать все, что левая пятка пожелает. Гонять с места на место, выпускать в новые условия, не считаясь с другими обитателями, скрещивать в самых диких вариациях.

— Это твоих родителей нельзя было скрещивать, — не выдержал МакНейр, — наследственность налицо. Тупость — от мамаши великанши. И полная аморальность и потакание своим сиюминутным хотелкам — от папаши-извращенца. Ты сам по себе плод насилия над Природой и естественным ходом вещей, где уж тебе услышать боль леса и его обитателей. Ты — его настоящее проклятье вместе с Дамблдором.

Неизвестно, понял ли что-то Хагрид или нет, но после этих слов палача он замкнулся в себе и вообще перестал реагировать на задаваемые ему вопросы.

— Я отведу его к Дереву, — сказал Вайолет, — вот кому стоит взглянуть в глаза Самому.

— Большая честь, миледи, — оскалился на это Фенрир, — но я поддерживаю. Великий должен увидеть, от чего и кого его оберегают.

— Убивать будете? — подал голос Хагрид, когда его втолкнули в проход. — Ну-ну… Дамблдор с вами за меня посчитается. Великий человек!

— Дурак ты, Хагрид! — не выдержал Северус. — Тебе и не ищет никто. Дамблдор всем сказал, что ты в Румынию уехал — к драконам в заповедник. Все.

— Так эта… сказал… А сам-то…

— Не ищет, — подтвердил Люциус.

— Голова твоя тупая, — хохотнул Уолден, — сам-то ты кто? Тварь темная непонятная. Даже я бы сказал — противоестественная. Кто тебя искать-то будет? Аврорат, что ли? Он тварями не занимается. А сам Дамблдор про тебя давно забыл, как и про Люпина.

— Вот, значит, как! — пробормотал Хагрид. — Ну-ну…

Кто знает, может и рванул бы полувеликан в бега, но тут он почуял близость Дерева.

— Это как это? — спросил Хагрид. — Это что? Этого же нету! Сказки! Сказки все это!

Черная омела протянула к нему свои отростки.

— Иди! — сказала Вайолет. — Он ждет!

— Нету его! Нету! Сказки это все! Нету!

Низкий голос Хагрида срывался на странный визг, но он сам шел вперед, понуждаемый чудовищной силой, которой не мог противостоять.

— Ска-а-а-азки! — уже хрипел бывший лесник, рухнув на колени и пытаясь кулаками отбиться от жутких побегов. Но что такое даже его кулаки против древнего Дерева и страной омелы? Ничего.

Побеги обхватывали мощное тело, проникали в рот, нос, уши. Затягивались на шее, опутывали руки и ноги. И скоро то, что еще оставалось от лесника, было плотно завернуто в настоящий кокон, который и пропал в кроне Дерева. Присутствующих окатило волной магии, да и само Дерево выглядело теперь намного лучше.

— Туда ему и дорога, — выразил общее мнение МакНейр.

— А мне все-таки кажется несколько странным, что Дамблдор настолько легко отказывается от своих людей, — сказал Орион, — разве так можно? И кто за ним пойдет, если он будет продолжать в том же духе? Так совсем один останется.

— Он играет в какие-то странные шахматы, — задумчиво проговорил Волдеморт, — я бы сказал, с элементами покера. И все эти люди и нелюди для него всего лишь пешки, даже не фигуры. Наверное, думает, что выиграть может и один. Или уже не может остановиться.

Разговор как всегда продолжили в башне.

— Меня, если честно, пугает полное отсутствие каких-либо привязанностей у Дамблдора, — сказал Орион. — Я не говорю о детях и внуках, гении часто одиноки, но их окружают ученики и единомышленники. Могу понять, когда кто-то начинает обрубать связи, стараясь не привязываться слишком сильно, если он достиг практически бессмертия как тот же Фламель. Это очень больно, когда уходят любимые, а ты остаешься. К тому же такой человек как Фламель должен был очень сильно измениться. Само Великое Деяние неумолимо меняет алхимика. Но это точно не случай директора Хогвартса, ему хорошо если за сотню перевалило. И буквально выжженная земля вокруг. Странно.

— Не так уж и странно, — ответил Волдеморт, — привязанности делают нас уязвимыми. Чем проще всего шантажировать, как не жизнями любимых?

Подданные с интересом уставились на него, и он ответил им хищной ухмылкой.

— Это не я придумал, если что. Если никого не любишь и не жалеешь, то и других убивать легче.

— Это-то понятно, — проворчал Уолден.